Юрий Любопытнов - Огненный скит
Он развёл огонь, набрал в котелок снегу, положил несколько картофелин и подвесил на роготульку над костром. Когда картошка сварилась, очистил её, отрезал кусок говядины и стал ужинать.
Темнело быстро. Скоро Изот не стал различать, что у него творится за спиной.
Покончив с едой, выпив кипячённой воды, он подбросил дров в костёр и стал укладываться спать на лапнике, положив рядом с собой ружье, а под голову котомку. Костёр пылал, трещали дрова, струился дым между ветвей, теряясь в темноте.
Тогда, после смерти Кирилла, Изот вновь ощутил своё одиночество полной мерой. Два или три дня он не находил успокоения — всё валилось из рук, работа не спорилась, ночами не спалось, раздавленному тоской и упадком душевных сил. А когда привык к мысли, что он остался один, надеяться ему не на кого, кроме самого себя, уверенность в себе и жажда жизни вновь вернулись к нему.
Надо было прежде всего позаботиться о ребёнке. Прав был отче — несдобровать полугодовалому младенцу в лесу без настоящего тёплого крова, без забот и ласк матери, без еды и одежды. Изот заметил, что тельце его стало покрываться красноватыми пятнами, сыпью, коростой и хотя он купал ребенка в ушате с чистотелом и чабрецом, дело на поправку не шло.
И вот в один из дней, ранним морозным утром, положив мальчишку в сплетённую из лозняка грубую корзину, надев на ноги снегоступы, сделанные из того же лозняка, Изот решил отправиться в путь.
Забросив за спину котомку с сухарями, вяленой рыбой да горшком начавшего засахариваться мёду, взяв корзину с младенцем и суковатую палку, по светлу он покинул своё подземелье.
Снегу выпало обильно, болота подмёрзли, дни стояли не холодные. Изот пошёл на запад, ближе к большаку, где почаще были деревни, надеясь подкинуть ребенка какому-нибудь зажиточному крестьянину. Перед этим на обёртке от свечей разведённой в воде сажей он нацарапал обломком лучины имя подкидыша, которое он ему дал, — Антип.
Изот полагал, что к вечеру выйдет на большак, но не рассчитал сил: ему приходилось часто останавливаться, разводить костёр, чтобы покормить ребенка или заменить ему одежду. Он уж досадовал на себя, что опрометчиво двинулся в дорогу с такой ношей, не подумав, что это так затруднительно и надо было тщательнее подготовиться к тяжелому пути. Одно утешало — идти надо было в любом случае, потому что в подземелье младенцу всё равно бы не выжить.
Когда он понял, что в корзине ребёнок замёрзнет, он привязал её за спину, а младенца положил за пазуху. Идти даже стало удобнее, чем держа корзину в руке, и ребёнок не плакал, пригревшись на груди у скитника. Прижимая дитя к груди, Изот ощущал его спокойную теплоту, его невесомую тяжесть и ему казалось, что несёт он ношу, счастливее которой нет ничего на свете.
Анастасия, его жена, умерла от простуды в самом расцвете лет, так и не подарив ему сына или дочку. Вдругорядь Изот не стал жениться, решив сохранить верность своей безвременно ушедшей жене на всю жизнь. Но всегда в душе волновался и к горлу подкатывал удушливый ком, когда смотрел на счастливых детей и родителей, беззаботных и радостных, не сознающих даже, какое это счастье видеть в детях самих себя, свою кровинку, которая и после их смерти понесёт новую жизнь и так будет до конца, пока злой рок не оборвёт этот живой ручеёк, текущий по мирозданию. Ручеёк Изота уже пересох и никогда не ринется дальше, давая жизнь следующему поколению. Поэтому ему так хотелось сохранить этого младенца, Дуняшкиного сына, жизнь которого висела на волоске и этот волосок был в руках Изота.
Ночью у костра в непроглядной темноте он только и думал, чтобы не заснуть, не допустить, чтобы выпал младенец из-за пазухи, или чтобы не задушить его, неудобно прижав к телу. Одной рукой придерживал малыша, другой подкладывал дров. И молил Бога, чтобы не набрели на одиноких путников волки.
Утром он вышел на плохо наезженную дорогу и пошёл по ней. Ещё не рассвело, и деревья, густо обступавшие просёлок, стояли тёмной стеной. Примерно через час пути чаща поредела, расступилась, и он вышел на открытое пространство, заросшее невысоким молодым ельником. Впереди мелькнул тусклый огонёк. Сердце Изота учащённо забилось. А он уже думал, что ему ещё долго придётся плутать в поисках жилья.
Он снял снегоступы и стал продираться сквозь колючий ельник. Перед ним была мельница. Изба, срубленная из толстых бревён и примыкавшая к мельнице, скотный двор, просторный и добротный, были окружены забором из слег, с тесовыми воротами и калиткой. Хозяева топили печь, и по дыму, шедшему из трубы, Изот определил, что пекли хлебы. Его рот наполнился слюной и сладкая тошнота подкатила к горлу. Он вынужден был взять в горсть снегу и проглотить его, чтобы избавиться от неприятного ощущения пустоты в желудке. Ещё ему подумалось, что ребёнок будет сыт в этом доме, не останется без куска хлеба и тёплого жилища.
Он видел, как мельник прошёл во двор и тогда быстро положил младенца в корзину, добежал до крыльца и оставил её на ступенях. Сам отбежал обратно и спрятался за воротами.
Мельник вернулся быстро. Изот видел его изумление и растерянность, видел, как вышла хозяйка. Когда они внесли корзину в дом, он отпрянул от ворот и что было мочи побежал в ельник, где оставил лыжи. Только надев их, успокоился и лёгкий вздох облегчения вырвался из его груди. Будет ли знать Антип, кто принёс его сюда, и сколько ему выпало мук. Что из этого? Главное, теперь жизнь младенца в безопасности.
Вспоминая это, незаметно для себя Изот задремал. Открыл он глаза то ли от постороннего звука, нарушившего дремоту, то ли от холода. Костёр прогорел. Пламя угасло, тлели лишь угли, посвечивая в темноте при дуновении лёгкого ветерка. Он поднялся, чтобы подложить припасённых дров и услышал отдалённый вой. Так выть могли только волки.
Дрова затрещали, вспыхнуло пламя. Ключник подвинул к себе поближе валежник, чтобы был под рукой, положил рядом ружье.
Тогда, оставив ребёнка у мельника, прежде всего он пришел в Верхние Ужи и стал расспрашивать всякого встречного-поперечного — не слыхали ли они о барине Василии Ивановиче Отрокове. Но никто, отродясь, не слыхивал о таком. Остановился он на постоялом дворе, хозяином которого был угрюмый мужик с квадратным лицом, до глаз заросшим жёсткой чёрной бородой, по прозвищу Пестун. Ночлежка пользовалась дурной славой, в чём быстро убедился Изот, давала она приют разного рода тёмным личностям, которые менялись каждый день, долго не задерживаясь в пропавших квасом и клопами комнатёнках. Здесь и случилась с ним страшная история, которую он не мог без содрогания вспоминать…
Снова завыли волки, прервав мысли Изота. Он открыл глаза. Продремал он час или два. Костёр почти прогорел. Скитник поёжился в своём кафтане — животу было жарко, а спина мёрзла. Волки к костру близко не подступятся. Пока горит огонь, их нечего опасаться, а дров хватит на всю ночь. Полезут ближе — выстрелит из ружья.
