Рафаэль Сабатини - Фаворит короля
– То, что вы сказали, будет надежно сохранено между нами двоими.
Но даже если слух об этом просочится, начнется настоящая буря. Поэтому поставьте стража речам своим и своим поступкам.
На сегодня было достаточно: продемонстрировав желание стать союзником лорда Рочестера, старый граф создал первое звено той цепи, которой он собирался надежно приковать к себе королевского фаворита.
Лорд Рочестер соблюдал похвальное благоразумие – он ни с кем, кроме, естественно, Овербери, не говорил о деле Эссексов и о своих надеждах. При других обстоятельствах Овербери бы перепугался, но он счел препятствия на пути к разводу совершенно непреодолимыми. Единственным результатом этих усилий, полагал Овербери, будет еще более громкий скандал, который углубит пропасть между Говардами и Рочестером и разрушит мостик, который Нортгемптон с таким трудом над нею перебросил. По обыкновению, сэр Томас вполне откровенно и сказал об этом своему высокопоставленному другу:
– Поскольку Нортгемптон не такой глупец, чтобы тешить себя надеждами, из этого следует, что он намеренно водит тебя за нос.
– С какой целью?! – в негодовании воскликнул Рочестер.
– Узнаешь, когда он попросит тебя о какой-нибудь услуге. Так что запомни: принимай все, что предлагает тебе его светлость, но себя никакими обещаниями не связывай, пока драгоценный приз не попадет тебе в руки.
И в полной уверенности, что приз свой Рочестер никогда не получит и что он последует его совету, сэр Томас вернулся к прерванным занятиям.
Но он недооценил способности, настойчивость и безжалостность Нортгемптона – качества, которые позднее проявились во всей красе.
Старый граф действительно встретился с лордом Эссексом, как только тот вернулся в город – это произошло несколько недель спустя. Но встретился не по своей инициативе: этот упрямец в полной мере продемонстрировал свой отвратительный характер, когда ворвался в дом лорда-хранителя печати и чуть ли не с порога объявил, что не желает далее терпеть то смешное положение, в котором он очутился по вине племянницы лорда-хранителя печати.
Старик принял его с кисло-сладкой миной.
– Если бы вы хотя бы на одну десятую проявили такое же рвение, когда ее светлость предлагала вам изменить это положение, вы бы в сотни раз сберегли усилия.
Молодой человек, обычно избегавший богохульства, на этот раз не мог удержаться, чтобы не помянуть имя Господа всуе.
– Да, Богом клянусь… – начал он, но Нортгемптон сварливо его перебил:
– Давайте-ка исключим Господа. Сейчас требуется помощь владыки земного, и позвольте мне пояснить вашей светлости те сложности, с которыми вам придется столкнуться.
– Это также сложности и вашей племянницы, а она их создала сама.
– Вы оба в достаточной степени повинны. Но сейчас не это главное. Сейчас важно понять, каким образом исправить положение.
– Я готов подать совместную с ее светлостью петицию об аннулировании брака.
– Вы уже и сами поняли, насколько нелепо было тащить упиравшуюся женщину в Чартли – я говорю это не потому, чтобы еще более разозлить вас, а чтобы вы до конца осознали, до какой степени этот ваш поступок изменил ситуацию.
Эссекс и сам это предполагал, но, услыхав о том из уст опытного и знающего законы человека, перепугался.
– Значит, положение, при котором мы оба останемся ни женатыми, ни одинокими, сохранится, пока кто-то из нас не умрет?
– Сначала и я так думал. Но, поразмыслив, кажется, нашел выход, – старый змей говорил очень медленно. Он встал, повернулся спиной к молодому аристократу и подошел к окну, словно лишь затем, чтобы полюбоваться лодками, скользившими по сверкавшей под солнцем реке, и зеленым лугом на противоположном берегу. – Вы так и не стали настоящими супругами. Ваша светлость возлагает вину на леди Эссекс. Ее сопротивление, если даже его и сочтут оправданным, вряд ли может служить достаточным основанием для расторжения брака – признать это значило бы создать опасный прецедент. Но если – ив этом случае от вас, ваша светлость, требуется истинное рыцарство – вы возьмете вину на себя, тогда вопрос решится куда легче.
Лорд Эссекс, наморщив лоб, с усилием обдумывал сказанное. Старик продолжал стоять у окна. Наконец лорд Эссекс признал свое поражение:
– Никак не могу понять, в чем разница.
– Но это же так просто! – Его светлость медленно повернулся и объяснил то, на что уму более хваткому объяснений бы не понадобилось. Эссекс подскочил в кресле.
– Никогда! – завопил он. – Да чтобы я сделал себя посмешищем в глазах всего света?
– Вам это грозит в любом случае. Как бы вы теперь себя ни повели, вам не удастся избежать насмешек.
– Но так, как вы предлагаете, я поступать не собираюсь, – твердо объявил молодой граф. Нортгемптон медленно развел руками, будто демонстрируя свое бессилие:
– В таком случае, милорд, вам придется провести остаток дней своих именно в этом нелепейшем положении. Мне жаль вас и жаль мою племянницу.
В этот день, как и в последующие дни, они более не возвращались к вопросу. Проходили недели, из них складывались месяцы, и наконец-то негодование лорда Эссекса приутихло до такой степени, что он смог возобновить переговоры с Нортгемптоном.
В эти месяцы влюбленных кидало то в жар, то в холод, их надежды, так пышно расцветшие вначале, уже начали было увядать. Они виделись постоянно, а поскольку Нортгемптон не одобрял этих встреч, они встречались то в Хаунслоу, который стал постоянной резиденцией ее светлости, – она купила там дом, – то в доме Тернер в Хаммерсмите, то в «Золотой прялке» на Патерностер-роу и лишь изредка – в Нортгемптон-хаузе.
Из-за этих тайных встреч Рочестер начал пренебрегать своими обязанностями при дворе и чуть ли не самим королем. Если бы не Овербери, который все же следил за тем, чтобы Рочестер не очень-то забывался, отлучки влюбленного могли стать непростительно долгими.
Наконец в начале сентября лорд Эссекс снова пожелал встретиться с графом Нортгемптоном, и он опять заявил, что примет любое предложение, кроме того, что уже сделал старый граф. Но на этот раз Эссекс был менее решителен, и к концу встречи Нортгемптону удалось внушить упрямцу, что принимает он такой выход или не принимает, – это единственный возможный для него путь. И пока он не решится на него ступить, все дальнейшие разговоры просто не имеют смысла. Прощаясь, Нортгемптон постарался смягчить горечь своего предложения дружеским советом старого светского льва.
– В конце концов, милорд, чего стоит это маленькое неудобство, эти короткие, уверяю вас, смешки в ваш адрес, по сравнению с той великой свободой, которую вы в результате обретете? Да люди готовы отдать за свободу все самое ценное, даже жизнь. Вы же сохраните жизнь, а что насмешки? Чепуха! Неужто они могут потревожить настоящего мужчину?
