Уилбур Смит - Божество пустыни
– Он не так уж стар, Беката, и красив. И я точно знаю, что в Фивах у него всего пять жен, некоторые из них хорошенькие.
– Он дряхлая развалина, – отрезала Беката. – Вероятно, старше Таиты. А со сломанным носом и лицом в навозе он больше не кажется мне красивым. Пусть достается своим пяти женам. Больше не хочу иметь с ним ничего общего.
Я простил Бекате грубый выбор слов и пренебрежительное замечание о моем возрасте. Для меня решился один из насущных вопросов. Мне больше не нужно было стеречь девственность и Бекаты, и ее старшей сестры.
Я закашлялся, и голоса в шатре смолкли. Когда я вошел, обе девушки склонились над табличками для письма. Обе похвально трудились, копируя свиток с трактатом по истории Египта, который я сам написал несколько лет назад, и переводя его на критский язык. Беката едва взглянула на меня, когда я остановился возле нее.
– Я глубоко одобряю твою прилежность и совершенство иероглифов, о царевна. Но почему с тобой нет твоей сестры?
– А, она там, занята. – Беката показала кисточкой. – Сказала, что придет позже.
И вновь вернулась к свитку, над которым трудилась.
Я слышал пение воинов, доносившееся с отведенного для учений места на краю нашего лагеря, но это было таким обычным делом, что я не обращал на него внимания. Однако слова Бекаты меня заинтересовали, я вышел из шатра и отправился на разведку. Вокруг площадки для упражнений стояла толпа конюхов, артистов, слуг, рабов и прочих сопровождающих отряд. Они были так увлечены, что мне пришлось толкать их посохом, чтобы они расступились и пропустили меня. Дойдя до края площадки, я остановился и стал искать Техути, но нашел ее не сразу.
Перед рядами своих людей стоял Зарас. Все были в легких доспехах и с поднятыми забралами, так что видны были лица. Стояли вытянувшись в струнку и держали мечи, как положено, касаясь лезвием губ.
– Обмен ударами! – громко приказал Зарас. – Двенадцать ударов и выпадов. Раз…
– Раз! – хором повторили его люди, одновременно пригнувшись, сделав выпад и распрямившись. Клинки блеснули золотом в лучах низкого солнца.
И тут в центре первого ряда я заметил маленькую фигуру. На мгновение я усомнился в том, что вижу. Потом понял, что не ошибся и это действительно Техути. На ней были прекрасно подогнанные одежда воина и доспехи. По крайней мере три ее служанки из Нубии отлично владели иглой и могли сшить такие одежды за вечер. А один из отрядных кузнецов мог подогнать доспехи по ее стройной фигуре. Она размахивала новеньким, таким же, как у всех, мечом, выкованным для человека в полтора раза выше ее.
Лицо царевны раскраснелось. Волосы промокли от пота, одежда тоже. Я был в ужасе. Она походила на крестьянку, которая весь день жала полбу или мотыжила поля своего мужа. Ее окружали грубые воины, и она вела себя так, словно ничуть не стыдилась своего вида и ущерба, который причиняла своему высокому происхождению и положению.
Конечно, я давал согласие на то, чтобы Зарас научил ее владеть мечом. Признаю, я одобрил это занятие. Но я считал, что эти уроки он будет давать ей наедине; обычные люди их не увидят.
Добрые боги свидетели, что я не заносчив, но у царской снисходительности должны быть пределы.
Моим первым побуждением было броситься на площадку, схватить Техути за шкирку, утащить в уединение царских покоев и в самых резких словах объявить ей, что в дальнейшем ей надлежит одеваться более подобающе и приличнее вести себя, когда на нее смотрят люди.
Но победил здравый смысл. Я знал, что она в присутствии всех воинов откажется меня слушать и это подорвет почтение и уважение ко мне. И, пока я медлил, возможность была упущена.
Я наблюдал. Царевна выполняла упражнение с таким мастерством и изяществом, что окружающие казались неуклюжими пахарями. Она ни разу не пропустила шаг и не нарушила строй. Ловко перекладывала меч из правой руки в левую, делала выпады и рубила левой рукой так же быстро и точно, как правой. Лицо ее превратилось в маску сосредоточенной решимости. Она выполняла задание с высоким мастерством, очень красиво, и невозможно было усомниться в силе этих стройных рук, владеющих мечом. Выполняя упражнения, царевна заставляла меч петь грозную смертоносную песню. А закончив, замерла, неподвижная, как изваяние из слоновой кости, не шелохнувшись, держа меч так, словно он из паутины, а не из тяжелого металла.
– Закончено! – распорядился Зарас.
Зрители бурно захлопали, они кричали и топали. Тут кто-то один произнес ее имя, разделив его на три отчетливых слога:
– Те-ху-ти!
Этот крик сразу подхватили остальные:
– Те-ху-ти!
Их восхищение было заразительно. Переполняемого гордостью и любовью к своей маленькой воспитаннице, меня захватило это преклонение.
– Те-ху-ти!
Забыв о своем достоинстве, я присоединился к хору.
Наконец с севера в пещере Майя прибыл всадник на верблюде. Он принес от вельможи Ремрема послание, в котором сообщалось, что передовой отряд выступает из оазиса Зейнаб, где отдыхал две недели.
Ремрем заверял меня, что все в порядке. Он не потерял ни одного человека и только одного верблюда, который сломал ногу в схватке с другим самцом. Ремрему пришлось убить этого верблюда, а его мясо скормить людям. Он советовал мне как можно скорее добраться до Зейнаба; оазис будет пуст, а воду пополнят подземные источники.
Я отдал приказ Зарасу, но потребовалось еще два дня, чтобы свернуть лагерь и навьючить животных. Тем временем я позвал Зараса в свой шатер и приказал ему раздеться, чтобы проверить, как заживают его раны. Я нашел, что он в великолепной физической форме. Шрамы были почти не видны, в частности потому, что на его теле в изобилии выросли темные волосы. Он заверил, что, несмотря на внутренние раны, его органы пищеварения действуют так же успешно, как раньше; я решил не требовать от него демонстрации этого действия. Утром я видел, как он вернулся, пробежав десять лиг в полном вооружении и с мешком песка на плече.
Мы выступили из пещеры Майя к вечеру, когда солнце умерило свой пагубный жар. Шли всю ночь, дорогу освещала убывающая луна. С восходом солнца мы вновь разбили лагерь, оставив позади почти двадцать лиг. Я был доволен. Прежде чем лечь отдыхать, я обошел новый лагерь, желая убедиться, что все в порядке. Меня всегда удивляло, что несколько моих слов так высоко ценят даже самые ничтожные члены нашего отряда. Часто забываешь, как уважают твои способности те, кто ими не обладает.
Но на этот раз мое хладнокровие разлетелось вдребезги от рева, который встретил меня, когда я вернулся в царский лагерь. Этот рев я услышал еще издалека. Плач, крики отчаяния, яростные возражения – все это далеко разносилось в воздухе пустыни. Я побежал, убежденный, что на нас обрушилась смерть.
