Луи Буссенар - Секрет Жермены
— Да, я буду слушаться.
— Вы проснетесь, когда пробьет полночь.
— Да.
— Пьер, останешься сторожить до утра. Я еще не вполне уверен в князе, чтобы оставить его одного. Пошли, Бамбош.
ГЛАВА 6
На другой день, после полудня, «упражнения», по циничному выражению Мондье, возобновились.
К великому удивлению Бамбоша, князь встретил его и Мондье почти дружески, хотя и произвел для этого видимое усилие над собой.
Казалось, он, как ему приказал Мондье, забыл то, что делали с ним накануне, примирился с обществом людей, тех, о ком хорошо знал, что они бандиты.
Но Мондье было отлично известно, что после одного сеанса действие гипноза не может быть сильным и длительным. При этом он видел и другое: вчерашнего воздействия вполне достаточно, чтобы легко усыпить князя снова. Он приказал Березову сесть, и тот без возражений занял кресло. Еще не глядя гипнотизируемому в глаза, граф заговорил о том, как приятно вздремнуть, и почти дружески сказал:
— Князь, я вижу вам очень хочется спать, вы зеваете во весь рот! Не стесняйтесь, дорогой… спите! Спите, говорю вам!
Мишель бессознательно воспротивился приказанию. Может быть, ему смутно вспомнилось происходившее накануне, но Мондье одним пронзительным взглядом пригвоздил его к месту.
— Спите! — сказал он повелительно. — Спите!.. Я так хочу!
— Я сплю, — покорно ответил князь.
— Как?.. Уже застрелен? — цинично спросил Бамбош.
— Ты же видишь, мой мальчик. Этот силач, что мог бы выпустить кишки нам обоим и как спичку переломить Пьера, стал теперь в моих руках слаб, точно ребенок, и я могу заставить его быть слепым, глухим, немым и нечувствительным к боли. Можешь попробовать.
Бамбош со злобным смехом взял острый стилет[70] и собирался воткнуть его в подушечку пальца князя, зная, что это одно из чувствительных мест.
— Подожди, — остановил его Мондье и сказал: — Князь, вы нечувствительны к физической боли…
Бамбош проткнул палец насквозь, и Березов никак не отреагировал.
— Совершенно необычайно… удивительно!.. — сказал негодяй, не веря своим глазам.
Потекла кровь, Мондье приказал Пьеру перевязать рану и сказал Мишелю:
— Когда проснетесь, вы ничего не почувствуете, это простой укол… — Помолчав, граф пояснил своим: — А теперь, когда он уснул достаточно глубоко, чтобы подчиниться всем моим внушениям, займемся серьезными делами… Березов, садитесь за стол и пишите то, что я вам буду диктовать.
Распоряжение было выполнено беспрекословно и точно.
— «Моя дорогая Жермена», — начал граф.
При этих словах князь встрепенулся и лицо его осветилось улыбкой. Он зашептал как во сне:
— Жермена!.. О! Жермена…
— Пишите! — приказал Мондье. — «Моя дорогая Жермена… я долгое время думал, что люблю вас…»
— Да, я люблю ее, — сказал Мишель. — О да!..
— Нет, вы ее не любите… Это неправда… — жестоко прервал преступник. — Вы не можете ее любить, я этого не желаю… Это невозможно…
Он продолжал диктовать, а князь покорно писал:
«Но чувство, которое я к вам питаю, на самом деле — чисто братское. Другой человек вас любит истинно и верно: он достоин вас, он очень богат и имеет все, чтобы сделать вас счастливой. Любите же и вы его, выходите замуж и забудьте меня.
Ваш преданный друг, Мишель Березов».
Когда это весьма странное письмо было закончено, бандит продиктовал несчастному завещание, по которому тот оставлял в наследство графу Мондье все свое имущество и обеспечивал Бамбошу ренту в пятнадцать тысяч в год, а все прежние распоряжения аннулировал.
— Совершенно чудесно! — воскликнул Бамбош в полном восторге.
— Да, это уже сильно, но скоро ты увидишь еще кое-что покрепче!
Обратившись к Мишелю, граф распорядился:
— Когда я вас разбужу, вы скажете, что не любите Жермену, что вы будете просить ее примириться со мной и выйти за меня замуж. Потом, поскольку ваша жизнь станет совершенно бесполезной и бессмысленной, возьмете из этого вот шкафа револьвер и застрелитесь. Слушайтесь меня, я так хочу, так надо. Когда проснетесь, вы забудете, что это я приказал, вы все сделаете так, как будто это ваши собственные мысли. А теперь — проснитесь!
Но князь почему-то не очнулся сразу, Мондье сильно подул ему в глаза и тот вздрогнул, потянулся, удивленно посмотрел вокруг.
Бамбош и Мондье отошли на другой конец комнаты и шепотом переговаривались.
— Значит, он сейчас застрелится? — спросил Бамбош, по-детски радовавшийся тому, что получит по завещанию такое богатство.
— Нет, потому что револьвер не заряжен. Надо, чтобы самоубийство выглядело как добровольный акт, он покончит с жизнью в тот час, когда я назначу, а сейчас будет только репетиция.
В это время Мишель тер себе глаза, проводил рукой по лбу и смотрел вокруг с измученным видом.
Он был словно в раздумье, несколько раз вставал, опять садился, наконец принял какое-то решение, стоившее ему душевной борьбы, пошатываясь направился к Мондье. Князь двигался очень медленно, как бы нехотя повинуясь чьему-то приказу.
Бандиты с тревогой наблюдали. Мондье был не вполне уверен в полноценном действии гипноза и со второго сеанса.
Когда Мишель встал перед Мондье, на лице молодого человека изобразилось мучительное колебание… Чувствовалось, что он хочет что-то сказать, но не может решиться. Наконец он заговорил спотыкаясь и будто подыскивая слова:
— Граф де Мондье, это правда… Я не люблю Жермену… Я обещаю… Да, обещаю склонить ее выйти за вас замуж…
— Хорошо! Очень хорошо, князь, меньшего я от вас и не ожидал. Мы всегда были друзьями, и между нами не должно быть никаких недоразумений. И я рассчитываю на вашу помощь в моей женитьбе на Жермене.
Но несчастный молодой человек уже не слушал его, он весь был поглощен мыслью о самоубийстве и шел к шкафу, где на фоне гранатового бархата висело разнообразное оружие. Осмотрев коллекцию, он взял револьвер, повертел в руках, уронил, поднял и, тяжело вздохнув, сел в кресло. Какое-то время он смотрел на кольт[71], как бы не зная, что с ним делать, потом решительно приложил дуло к груди и нажал курок, тот щелкнул, и князь потерял сознание. Он был столь измучен насилием над чувствами, мыслями и волей, что воспринял холостой выстрел как настоящий. Оружие выпало из руки, и Березов погрузился в глубокий, как после тяжелого труда, сон.
Когда долгое время спустя Мишель очнулся, он был в комнате один: электрические лампочки ярко горели, и на столе красовалась даже на вид вкусная пища и бутылка выдержанного вина.
