Виктор Поротников - Пересвет. Инок-Богатырь против Мамая
— Я бы рад, княже, — пробормотал Пересвет, — но меня обет связывает, по коему мне надлежит пройти срок послушания в монастыре, после чего я должен постричься в монахи.
— Ты все же подумай, молодец, — негромко добавил князь. — Грядут великие битвы с нехристями. Мне силачи вроде тебя скоро зело понадобятся. И в мошне у меня не пусто — смекай! — Дмитрий Иванович опять подмигнул Пересвету и скрылся за дверью.
Глава вторая
Стужа
После той встречи на теремном крыльце Пересвет в последующие дни еще не раз видел московского князя вблизи и издали. Рядом с прочими князьями, съехавшимися на снем в Переяславль, князь Дмитрий смотрелся молодцевато, как истинный воитель. Он был высок ростом, статен и широк в плечах. У него были темно-синие глаза, густые брови, слегка вьющиеся черные волосы и такого же цвета небольшая борода. Голос у князя Дмитрия был громкий и властный. За трапезой ли, на совете ли седоусые князья и бояре внимали князю Дмитрию с почтительным вниманием и уважением, ибо знали, что хоть и молод московский князь, но в ратных делах смыслен и на пустопорожние речи не разменивается.
Тесть князя Дмитрия, суздальский князь Дмитрий Константинович, по возрасту и родовому укладу считался старейшим князем среди нынешних владимиро-суздальских Мономашичей. Однако и он не осмеливался разговаривать свысока со своим зятем, зная его неукротимый нрав и полководческий талант. Первое слово на совещаниях было за Дмитрием Константиновичем, согласно родовому укладу, но решающее слово все же оставалось за молодым московским князем.
Сергий Радонежский лишь один раз поприсутствовал на совете князей, после чего он объявил Ослябе и Пересвету, что завтра поутру они отправляются из Переяславля обратно в свою лесную обитель. «Не нуждается князь Дмитрий в моих советах и наставлениях, — недовольно добавил игумен Сергий, заметив недоумевающие взгляды Осляби и Пересвета. — Сына Дмитрия Ивановича я окрестил, стало быть, делать мне тут более нечего».
Между тем встречи Пересвета с челядинкой Шугой происходили изо дня в день. Обычно они встречались перед полуденной трапезой в теремной мукомольне или в амбаре, где Шуга просеивала зерна пшеницы и проса.
В тот день, узнав от Пересвета, что эта их встреча последняя, Шуга сильно расстроилась. Они были одни в амбаре.
— Почто же так, милый? — чуть не плача, вопрошала Шуга. — Что толкает старца Сергия в путь, да еще в такую стужу! Чего ему, старому, в тепле не сидится? Его же никто не гонит!
— Видишь ли, голубушка, не внемлет словам отца Сергия князь Дмитрий, а это ему шибко не нравится, — пояснил челядинке Пересвет, завязывая бечевкой холстяной мешок с зерном. Он собирался отнести его в мукомольню. — Да ладно бы токмо это, но игумен Сергий и с митрополитом Алексеем напрочь рассорился. Не по душе Сергию честолюбивые помыслы митрополита, ибо он понуждает князя Дмитрия к войне с Тверью. Сергий же всегда стоит за то, чтобы русские князья не враждовали друг с другом. Не одобряет отец Сергий и намерение князя Дмитрия воевать с Ордой. Мол, на Руси два прошедших года были неурожайные, и, какой будет грядущий год, неизвестно. Сергий считает, что сейчас нужно не воевать, а спасать смердов от повального голода.
— Наивный этот старец Сергий, — печально усмехнулась Шуга. — Разве бывало такое, чтобы беды смердов наших князей тревожили.
Пересвету тоже не хотелось расставаться с Шугой, да и жизнь в княжеском тереме была гораздо сытнее и вольготнее по сравнению с жизнью в лесной монашеской обители.
— Делать нечего, милая, — вздохнул Пересвет, прижав Шугу к своей груди. — Коль связал я свою судьбу с игуменом Сергием, стало быть, обязан ему подчиняться. Сергий ведь для меня вроде отца родного.
— Почто игумен Сергий в такую даль пешком ходит, не дело это в его-то годы, — сказала Шуга, заглянув в глаза Пересвету. — Семьдесят верст, это же не шутка!
— Монастырский устав запрещает игумену ездить верхом или на санях, — промолвил Пересвет. — Любое расстояние игумен должен преодолевать пешим ходом, ибо это закаляет дух и волю, кои так необходимы пастырю Христову.
— Но ведь митрополит и епископ везде и всюду на лошадях ездят, — заметила Шуга. — Почто так?
— Митрополит и все епископы относятся к белому духовенству, им даже жениться можно, — ответил Пересвет. — Игумены и прочие иноки, живущие в монастырях, считаются черным духовенством. Над всеми чернецами довлеет устав монастырский, по коему им запрещается иметь и копить деньги, ездить на коне и в повозке, брататься и кумиться с мирянами, носить богатые одежды, иметь жену…
— Значит, и тебе тоже нельзя жениться, так? — перебила Шуга Пересвета. Она не скрывала своей досады и огорчения.
— Мне можно жениться, ведь я пока еще послушник, — сказал Пересвет. — Вот когда приму постриг, тогда мне даже за один стол с женщиной нельзя будет сесть.
— Зачем тебе такая жизнь, милый? — Шуга усадила Пересвета на мешок с зерном, сама уселась к нему на колени. Оба были довольно неповоротливы в своих теплых шубах.
В амбаре царил мягкий полумрак, рассеиваемый тонкими косыми лучами солнца, которые пробивались внутрь через узкие щели под самым потолком.
Шуга, как бы между прочим, напомнила Пересвету о том, что она не холопка и вольна уйти от своих господ, когда пожелает.
— Мы могли бы с тобой пожениться, голубь мой, — прошептала Шуга, склонившись к самому лицу Пересвета. — Тебе нельзя возвращаться в Брянск, но мы можем поселиться здесь, в Переяславле. Можно уйти в деревню к вольным смердам. Нам же хорошо вместе, любимый.
— Я подумаю над твоими словами, милая, — промолвил Пересвет, чувствуя, как нежные девичьи губы оставляют поцелуи у него на лице. — Обещаю в скором времени известить тебя о своем решении.
— На дороге из Переяславля в Москву есть село Косариха, — сказала Шуга, встав на ноги и засунув озябшие кисти рук в рукава шубейки. — Ты должен знать это село, ведь вам никак его не миновать по пути в Сергиеву обитель.
Пересвет согласно покивал. Действительно, идя в Переяславль, он, Ослябя и игумен Сергий заночевали в Косарихе. На обратном пути им наверняка придется провести там еще одну ночь, поскольку пройти за один день пешком семьдесят верст никому не под силу.
— В Косарихе живет моя родная тетка, — продолжила Шуга, с улыбкой поглядывая на Пересвета. — Я иногда навещаю ее. А от Косарихи до Сергиевой обители всего-то верст тридцать. Смекаешь?
Пересвет понимающе кивнул. И тут же спросил:
— Как я узнаю о твоем приезде в Косариху?
