Александр Лермин - Сын графа Монте-Кристо
— Что ты говоришь, дорогая моя?
— Говорю правду — тебе не обмануть меня, ведь ты хотел выдать меня замуж!
— Может быть, это было бы к лучшему,— прошептал граф.
— Никогда! Могу ли я быть счастливой вдали от тебя? Я люблю тебя не только как мужа, но как благородного человека.
— Ты заставляешь меня краснеть… Я такой же грешник, как и все люди…
— О нет! Когда ты карал виновных и награждал добродетельных, я смотрела на тебя, как на Бога. Ты назвал меня своей женой, тебе обязана я высшим счастьем в жизни — моим ребенком! Сперо мне вдвойне дорог, так как, повзрослев, будет достоин тебя!
Граф украдкой взглянул на сына и сказал:
— Итак, Гайде, ты никогда не жалела о том, что соединила свою судьбу с моей?
— Никогда!
— Огорчал ли я тебя когда-нибудь?
— Нет… Я самая счастливая женщина на свете.
— А если бы обстоятельства вынудили меня огорчить тебя?
— Я покорилась бы этому без ропота.
— Даже тогда, когда я разрушил бы твое счастье?
— Даже и тогда… Я жила бы воспоминаниями о прежних счастливых днях.
— Ну так знай, Гайде, — мы должны расстаться.
— Расстаться? — с ужасом повторила Гайде, и на глазах ее показались слезы.
— Да, на время, на несколько месяцев.
— Да свершится твоя воля! — рыдая, ответила Гайде.— Ты исполняешь священный долг, и Бог поможет мне перенести испытание.
— Благодарю тебя за эти слова, я их не забуду.
— Когда же ты едешь? Куда?
— В Алжир — в пустыню. Я должен возвратить сына его матери или умереть.
— Но почему же я не могу поехать с тобой? С тобой я ничего не боюсь и…
Гайде внезапно замолкла, заметив, что муж с глубокой грустью взглянул на нее, затем на сына, и, опустив голову, прошептала:
— Прости, я знаю, что не могу покинуть Сперо!
Монте-Кристо вздрогнул. Настала самая тяжелая минута.
— Гайде,— сказал он с кротостью,— поехать со мной ты не можешь не потому, что тебе нельзя покинуть сына…
Лицо Гайде исказилось таким ужасом, что он остановился.
— Что это значит? — вскричала молодая женщина, дрожа и бледнея.— Неужели ты лишишь меня последнего утешения?
— Успокойся, Гайде. Да, я покидаю тебя и беру с собой Сперо.
— Ты увозишь Сперо? Это невозможно! Ты не захочешь убить меня…
— Когда-то ты сказала мне, что твоя жизнь в моих руках!
— Я повторяю это и теперь. Вот мой кинжал — убей меня, но оставь мне мое дитя!
Вне себя Гайде выхватила из-за пояса кинжал и подала его графу.
— Убей же меня! — крикнула она замирающим голосом.— На что мне жизнь без тебя и без сына! Что ты медлишь? Вырви мое сердце, но не разлучай меня с моим сыном!
Она упала к ногам графа и обняла его колени. Вдруг взор ее прояснился и, озаренная новой надеждой, она воскликнула:
— Ты хотел лишь испытать меня! Прекрати эту пытку — скажи, что ты не убьешь свою Гайде!
— Гайде,— с укором произнес граф,— ты знаешь, что меня зовет священный долг. И вместо того, чтобы помочь мне выполнить его, ты отказываешь мне в поддержке!
— Я не понимаю тебя,— прошептала Гайде.
— Я должен уехать и беру с собой сына. Ты же, -дорогая, останешься здесь, где тебе тоже предстоит выполнить свою задачу.
Гайде не поднималась с колен, но больше не плакала. Этот человек был ее властелином — она должна подчиняться ему.
— Неужели ты думаешь, Гайде, что я стал бы напрасно мучить тебя?
— Нет,— ответила она, не разнимая рук,— говори же, что я должна делать?
— Выслушай меня. Десять лет тому назад я привез тебя в мой дом на острове и там раскрыл тебе свое прошлое. Я рассказал тебе, как покарал я виновных, и ты сказала, что я поступил справедливо. С той минуты я поклялся лишь помогать и, где можно, защищать невиновных, чтобы искупить свое увлечение местью! В числе людей, пострадавших от моей мести, были Мерседес и ее сын. Тебе известно, как я любил эту женщину, и я не скрыл от тебя, что, взбешенный ее изменой и предательством, я погубил Фернана Монтегю — убийцу твоего отца!
Монтегю умер, доведенный мной до самоубийства… Смерть его тяжело отразилась на его жене и сыне, но я не взвесил всех дальнейших последствий этого моего поступка. Альбер де Морсер исчез, его мать в отчаянии, и всему причиной — я! Неужели ты хотела бы видеть меня в роли палача?
— Не говори этого, Эдмон! Ничего худого ты не сделал. Ты благороден и велик!
— Нет, я считал себя таким — и в этом мой грех! Я покарал Альбера де Морсера за поступок его отца, и, посягнув на права Бога, сам наказывал виновных!
Понятно ли тебе теперь, что я должен поставить на карту свою жизнь, чтобы возвратить матери ее сына… что я, каравший других, обязан воздать должное самому себе!
Гайде рыдала — она была побеждена.
— Но,— заговорила она дрожащим голосом, — я тоже мать, и мой сын…
— Твой сын, Гайде,— перебил ее Монте-Кристо,— будет достоин тебя! Его называют сыном графа Монте-Кристо — позволь же ему заслужить этот титул! Сперо благороден и храбр, он умеет отличить добро от зла, и я горжусь им! Быть справедливым для него превыше всего, и потому-то он обязан вступиться за правое дело.
Ты видела, что я не боялся опасностей, с открытым лицом встречал нужду и смерть, и в этом Сперо должен брать с меня пример. Пусть он не дрогнет перед ужасами пустыни, пусть бесстрашно идет навстречу опасности — тогда он будет достоин довести до конца дело, начатое отцом! Скажи теперь, должен ли я взять его с собой?
— Да,— почти беззвучно ответила Гайде.
— Благодарю тебя. Теперь выслушай, в чем будет состоять твоя миссия: ты сама мать — и ты сумеешь утешить мать. Мерседес, войди!
Дверь с террасы отворилась, и Мерседес медленно подошла к Гайде.
— Гайде,— сказал граф,— вот Мерседес, о которой ты знаешь все от меня.
— Добро пожаловать, дорогая подруга,— сказала Гайде, обнимая испанку.
— О, какая вы красавица! — прошептала Мерседес, с восторгом глядя на нее.
—. Сударыня,— произнесла, вспыхнув, Гайде,— я отдаю вам самое дорогое — мужа и сына!
— Какого сына?
Граф позвал Сперо. Мальчик вошел. Мерседес взглянула на него и зарыдала.
— О чем она плачет, батюшка? — шепотом спросил Сперо.
— Она плачет о своем сыне, которому наверняка грозит смерть, — многозначительно ответил граф.
— Он в опасности? — быстро повторил Сперо.— Батюшка, почему же мы не спешим выручать его?
Монте-Кристо с восторгом обнял сына.
— Как, милый Сперо,— сказала Гайде,— ты хочешь покинуть меня? — но в эту минуту она гордилась мальчиком, хотя и скорбела о нем.
— О, мама, не сама ли ты всегда говорила, что мы прежде всего обязаны помогать несчастным? — возразил Сперо, обнимая мать.
