Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
И только егерь, на чьей лошади находился Жан Уллье, выглядел необычно хмурым и озабоченным.
— Черт возьми, Тома, — обратился к нему солдат, ехавший справа от него, — ты никогда не отличался особенно веселым нравом, но, честное слово, сегодня у тебя такой вид, словно ты едешь в обнимку с самим дьяволом.
— Тысяча чертей, — сказал солдат, скакавший слева, — если он не едет с дьяволом в обнимку, он его везет, как мне кажется, на собственной спине.
— Тома, представь себе, что вместо земляка ты везешь с собой землячку, и ущипни-ка ее за лодыжку.
— Парень должен знать, как это бывает: в их деревне принято сажать девушек на лошадь позади себя, чтобы она его обнимала сзади.
— Да, ты прав, — произнес первый солдат, — Тома, а тебе известно, что ты наполовину шуан?
— Скажешь тоже: наполовину — нет, полностью!.. Разве он не ходит на мессу каждое воскресенье?
Егерь, на которого обрушились насмешки товарищей, не успел ответить: послышался голос генерала, приказавшего перестроиться и следовать гуськом, так как тропинка стала совсем узкой, а склоны оврага сблизились так, что двум всадникам уже нельзя было проехать бок о бок.
Пока отряд перестраивался, Жан Уллье стал потихоньку напевать бретонскую песенку, начинавшуюся словами:
Шуаны — люди добрые…
При первых же словах песни всадник вздрогнул.
Один егерь ехал впереди, а другой сзади, и Жан Уллье, воспользовавшись тем, что оказался вне поля их зрения, наклонился к уху молчаливого всадника.
— Ты напрасно отмалчивался, — шепнул он, — Тома Тенги, я тебя сразу узнал точно так же, как и ты меня.
Солдат глубоко вздохнул и пошевелил плечами, словно хотел сказать, что выполняет приказ против своей воли.
Однако он по-прежнему хранил молчание.
— Тома Тенги, — продолжал Жан Уллье, — а известно ли тебе, куда ты направляешься? Знаешь ли ты, куда везешь старого друга твоего отца? Ты хочешь участвовать в разбое и разорении замка Суде, чьи хозяева всегда помогали твоей семье!
Тома Тенги снова вздохнул.
— Твой отец умер! — продолжал Жан Уллье.
Тома не ответил, но дрогнул в седле, и только одно слово слетело с его губ, и только Жан Уллье услышал его:
— Умер?..
— Да, умер! — прошептал Жан Уллье. — А кто сидел у его постели вместе с твоей сестрой Розиной, когда он отдавал Богу душу? Две хорошо известные тебе барышни из Суде, мадемуазель Берта и мадемуазель Мари, рисковавшие жизнью, потому что могли подхватить злокачественную лихорадку, которая была у твоего отца. Не имея возможности продлить его дни, два ангела старались облегчить его страдания. Где теперь твоя сестра, потерявшая родной кров? В замке Суде. Что скажешь, Тома Тенги? По мне, лучше быть несчастным Жаном Уллье, которого расстреляют где-нибудь под забором, чем человеком, который везет его со связанными руками и ногами на казнь!
— Замолчи, Жан! Замолчи! — произнес со слезами в голосе Тома Тенги. — Мы еще не добрались до места… Там увидим.
Пока шел разговор между Жаном Уллье и сыном Тенги, овраг, по которому продвигался маленький отряд, резко пошел под уклон.
Отряд спускался к броду через Булонь.
Наступила ночь; стояла настолько беспросветная тьма, что не было видно ни единой звездочки на небе; такая ночь, с одной стороны, благоприятствовала успешному завершению экспедиции, а с другой — становилась во время продвижения по дикой и незнакомой местности источником серьезной опасности.
На берегу отряд ожидали с пистолетами в руках два егеря, ехавшие впереди.
Они остановились и в беспокойстве оглядывались по сторонам.
И их можно было понять: вместо хрустально-прозрачной воды, струящейся между камнями, как обычно бывает в тех местах, где устраивают брод, глазам солдат предстала темная стоячая вода, лениво омывающая скалистые берега Булони.
Напрасно солдаты всматривались в темноту: обещанного Куртеном проводника не было и в помине.
Генерал наконец решил его окликнуть.
— Пароль? — раздался чей-то голос с другого берега.
— Суде! — крикнул генерал.
— Значит, вас я и жду.
— Это брод через Булонь? — спросил генерал.
— Да!
— Но почему же здесь так глубоко?
— Из-за паводка после недавно выпавших дождей.
— А высокая вода не помешает нам перебраться через реку?
— Черт возьми, я никогда еще не видел, чтобы здесь было настолько глубоко; мне кажется, что было бы благоразумней…
Неожиданно голос проводника смолк и послышался глухой стон.
До солдат донесся шум борьбы, словно несколько человек катались по гальке.
— Тысяча чертей! — воскликнул генерал. — Убивают нашего проводника!
Ответом на возглас генерала был громкий стонущий крик умирающего человека.
— Гренадерам сесть на лошадей позади незанятых егерей! — скомандовал генерал. — Капитан, следуйте за мной! Двум лейтенантам стоять на месте с оставшимися солдатами, пленником и тремя егерями охраны! Вперед и поживее!
Понадобилось всего несколько секунд, чтобы семнадцать гренадеров вскочили на лошадей позади егерей.
Восемьдесят гренадеров, два лейтенанта, пленник и трое егерей, в том числе Тенги, остались на правом берегу Булони.
Приказ был исполнен молниеносно, и генерал, возглавивший отряд из семнадцати егерей с гренадерами позади, въехал в реку.
В двадцати шагах от берега стало так глубоко, что у лошадей из-под копыт ушло дно, но они поплыли и несколько минут спустя благополучно достигли противоположного берега.
Пехотинцы спрыгнули на землю.
— Вы что-нибудь видите? — спросил генерал, вглядываясь в темноту.
— Нет, генерал, — ответили солдаты в один голос.
— Но именно отсюда, — продолжал генерал, словно размышляя вслух, — раздался крик нашего проводника. Обыщите кусты, но не отходите далеко друг от друга; возможно, вы найдете его труп.
Солдаты выполнили приказ генерала и прочесали местность в радиусе пятидесяти метров от своего командира, однако четверть часа спустя вернулись ни с чем, заметно обескураженные внезапным исчезновением проводника.
— Вы никого и ничего не нашли? — спросил генерал.
К нему подошел гренадер, что-то держа в руках.
— Я нашел вот этот матерчатый колпак, — сказал он.
— Где?
— На кустарнике.
— Это колпак нашего проводника, — сделал вывод генерал.
— Почему вы так решили? — спросил капитан.
— Потому что, — ответил, не раздумывая, генерал, — напавшие на него люди были в шапках.
Капитан замолк, не решаясь досаждать генералу расспросами, хотя было видно, что ответ генерала ничего ему не прояснил.
