Александр Дюма - Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Он рассказал ему с тем красноречием и тем поэтическим пылом, которыми, быть может, он один обладал в то время, о бегстве Фуке, о преследовании, о бешеной скачке, наконец, о не имеющем себе равного благородстве суперинтенданта, который добрый десяток раз мог бежать, который двадцать раз мог убить его, своего преследователя, но который тем не менее предпочел тюрьму или что-нибудь еще худшее, дабы не протерпел унижения тот, кто стремился отнять у него свободу.
По мере того как капитан говорил, королем все больше и больше овладевало волнение. Он жадно ловил каждое слово, произносимое д'Артаньяном, постукивая при этом ногтями своих судорожно прижатых друг к другу рук.
— Из этого явствует — так, по крайней мере, я думаю, — что человек, который вел себя описанным образом, безусловно порядочный человек и не может быть врагом короля. Вот мое мнение, и я повторяю его пред вами, мой государь. Я знаю, что король ответит на это, — и я заранее склоняюсь перед его словами: «Государственная необходимость». Ну что ж! В моих глазах это причина, достойная величайшего уважения. Я солдат, я получил приказание, и это приказание выполнено, правда, вопреки моей воле, но выполнено. Я умолкаю.
— Где сейчас господин Фуке? — спросил после секундного молчания Людовик XIV.
— Господин Фуке, государь, пребывает в железной клетке, изготовленной для него господином Кольбером, и катит, увлекаемый четверкою быстрых коней, по дороге в Анжер.
— Почему вы не поехали с ним, почему бросили его на дороге?
— Потому что ваше величество не приказывали мне ехать в Анжер. И лучшее доказательство правоты моих слов — то, что вы уже разыскивали меня… Кроме того, у меня было еще одно основание.
— Какое?
— Пока я с ним, несчастный господин Фуке никогда бы не сделал попытки бежать.
— Что же из этого?
— Ваше величество должны понимать и, конечно, понимаете и без меня, что самое мое пламенное желание — это узнать, что господин Фуке на свободе. Вот я и поручил его самому бестолковому бригадиру, какого только смог найти среди моих мушкетеров. Я сделал это, чтобы узник получил возможность бежать.
— Вы с ума сошли, д'Артаньян! — вскричал король, скрещивая на груди руки. — Можно ли произносить вслух столь ужасные вещи, даже если имеешь несчастье думать что-либо подобное?
— Ваше величество, я глубоко убежден, что вы не ожидаете от меня враждебности по отношению к господину Фуке после всего, что он сделал для меня и для вас. Нет, не поручайте мне держать господина Фуке под замком, если вы твердо хотите, чтобы он был взаперти и впредь. Сколь бы крепкою ни была клетка, птичка в конце концов все равно найдет способ вылететь из нее.
— Удивляюсь, — сказал мрачно король, — как это вы не последовали за тем, кого господин Фуке хотел посадить на мой трон. Тогда вы располагали бы всем, чего вы так жаждете: привязанностью и благодарностью. На службе у меня, однако, вам приходится иметь дело с вашим господином и повелителем, сударь.
— Если бы господин Фуке не отправился за вами в Бастилию, — отвечал д'Артаньян с твердостью в голосе, — лишь один человек сделал бы это, и этот человек — я, ваше величество. И вам это прекрасно известно.
Король осекся. На эти откровенные и искренние слова возразить ему было нечего. Слушая д'Артаньяна, он вспомнил прежнего д'Артаньяна, того, кто стоял за пологом его кровати, — то было в Пале-Рояле, когда парижский народ, предводимый кардиналом де Рецем, пришел убедиться в том, что король находится во дворце; д'Артаньяна, которому он махал рукой из кареты по пути в собор Богоматери, при въезде в Париж; солдата, покинувшего его в Блуа; лейтенанта, которого он снова призвал к себе, когда смерть Мазарини отдала в его руки власть; человека, который неизменно был честен, предан и смел.
Людовик подошел к двери и вызвал к себе Кольбера.
Кольбер был в коридоре, где работали секретари. Он тотчас же явился на зов.
— Кольбер, вы сделали обыск у господина Фуке?
— Да, ваше величество.
— Каковы его результаты?
— Господин де Роншера, посланный с вашими мушкетерами, государь, вручил мне бумаги, — ответил Кольбер.
— Я ознакомлюсь с ними… А теперь дайте-ка мне вашу руку.
— Мою руку, ваше величество?
— Да, и я вложу ее в руку шевалье д'Артаньяна. Ведь вы, д'Артаньян, обратился король с ласковою улыбкой к своему испытанному солдату, который, завидев этого приказного, снова принял надменный вид, — ведь вы, в сущности, не знаете этого человека; познакомьтесь же с ним.
И он указал ему на Кольбера.
— Он был посредственным слугой на второстепенных ролях, по он будет великим человеком, селя я предоставлю ему высокое положение.
— Ваше величество, — пролепетал Кольбер, потерявший голову от удовольствия и страха пред ожидающим его будущим.
— Я понимаю, почему так было до этой поры, — прошептал д'Артаньян на ухо королю, — он завидовал.
— Вот именно, и зависть связывала его, не давая расправить как следует крылья.
— Отныне он будет крылатой змеей, — пробормотал мушкетер, все еще движимый остатками ненависти к недавнему своему врагу.
Но у Кольбера, подходившего к нему в этот момент, было теперь совсем иное лицо, нисколько не похожее на то, которое капитан привык видеть; оно показалось ему добрым, мягким, покладистым; в его глазах светился такой благородный ум, что д'Артаньян, отлично разбиравшийся в человеческих лицах, был смущен и почти поколеблен в своих дурных предубеждениях.
Кольбер пожал ему руку и произнес:
— То, что было сказано вам королем, доказывает, насколько его величество знает людей. Бешеная борьба, которую я вел вплоть до этого дня против злоупотреблений, но не против людей, доказывает, что я хотел подготовить моему королю великое царствование, а моей стране — великое благоденствие. У меня широкие замыслы, господин д'Артаньян, и вы увидите, как они расцветут под солнцем гражданского мира. И если я не рассчитываю и не обладаю счастьем заслужить дружбу честных людей, то я убежден, что в худшем случае заслужу их уважение. А за их восхищение я с готовностью отдам свою жизнь, сударь.
Эта перемена, это внезапное возвышение, это молчаливое одобрение короля заставили мушкетера основательно призадуматься. Он учтиво поклонился Кольберу, не спускавшему с него глаз. Король, увидев, что они помирились, не стал их задерживать; из королевского кабинета они вышли вместе.
За порогом его новый министр остановил капитана и сказал:
— Возможно ли, господин д'Артаньян, чтобы человек с таким острым глазом, как вы, но понял меня с первого взгляда?
