Густав Эмар - Курумилла
Одежда графа была прострелена в нескольких местах, но сам он не получил ни малейшей царапины. Казалось, ему покровительствовала какая-то сверхъестественная сила, так как он больше других рисковал в битве своей жизнью. Все время он появлялся там, где шел самый жаркий бой, ободрял товарищей жестами и голосом и пользовался своей шпагой только для того, чтобы отражать направленные в него удары. Он был в одно и то же время и полководцем, и солдатом.
Как только битва закончилась, граф сейчас же вызвал к себе городские власти, чтобы посоветоваться с ними относительно безопасности города. Дон Корнелио не покидал его во все время сражения, он храбро бился рядом с графом.
— Дон Корнелио, — обратился к нему Луи, — я очень доволен вами, вы доблестно исполнили свой долг, я хочу выразить вам свою благодарность и поручить исполнение одного важного дела. Вы не очень устали?
— Нет, senor conde, ведь вы знаете, я неутомим.
— Это правда. Вот вам два письма: одно для дона Рафаэля, вы завезете его по дороге на асиенду дель-Милагро, второе вы распечатаете вблизи Магдалены и доставите по адресу, который прочтете на втором конверте. Если вас остановят или захватят в плен, то вы не должны выдавать второго письма, так как его содержание должно остаться неизвестным. Вы меня поняли?
— Не беспокойтесь, senor conde, в случае нужды я сумею его уничтожить.
— Отлично! А теперь возьмите свежую лошадь и отправляйтесь не теряя ни одной секунды, речь идет о жизни и смерти.
— Я еду, дон Луи, вы обо мне еще услышите.
Эти слова сопровождались мрачной улыбкой, которая прошла для графа незамеченной. Дон Корнелио вышел. Минут через пять раздался стук копыт его лошади по булыжникам мостовой.
Он отправился в путь.
В тот же момент вошел Валентин. Охотник, обыкновенно очень спокойный и хладнокровный, теперь находился в крайнем возбуждении. Он то и дело оглядывался по сторонам.
— Кого ты ищешь, — спросил его граф, — и отчего ты сегодня в каком-то особенном настроении?
— Потому что… — ответил Валентин. — Но постой, лучше посмотри на документы, захваченные мной в доме генерала Гверреро.
Охотник достал связку писем и других бумаг и передал графу, тот быстро пробежал их глазами.
— О! — вскричал он, в гневе топнув ногой. — Можно ли поверить, чтобы человек за все благодеяния был способен отплатить такой черной неблагодарностью. Тысяча чертей! Над этой страной тяготеет проклятие: под каждой былинкой здесь таится измена!
— К несчастью, твои слова более чем справедливы. Я берусь догнать этого мерзавца.
— Уже поздно!
— Как поздно? — вскричал охотник. — Где же он теперь?
— Он отправился с важным поручением к лидерам недовольных.
— Проклятье! — вскричал охотник. — Что же делать? Очевидно, негодяй продаст все наши тайны неприятелю.
— Подожди, я дал ему письмо к дону Рафаэлю, он непременно должен передать его по назначению.
— Это верно, он так и сделает, чтобы усыпить наши подозрения. Я отправляюсь на асиенду дель-Милагро.
— Поезжай, мой друг, к сожалению, я не могу за тобой последовать.
— Это бесполезно, клянусь тебе. Если дон Корнелио попадет в мои руки, я раздавлю его, как гадину. Прощай!
Охотник быстро вышел из ратуши и через несколько минут уже несся во весь опор по направлению к асиенде. Его сопровождали Весельчак, Черный Лось и Орлиная Голова.
Не теряя ни минуты даром, не желая даже отдыхать, граф решил принять все меры к восстановлению порядка в городе. Большая часть мексиканских властей разбежалась. Он назначил на их место других, приказал зарыть трупы и устроил походный госпиталь для раненых, которых поручил заботам отца Серафима, самоотверженно взявшегося за это дело.
Всюду были расставлены сторожевые посты, а по улицам разосланы патрули. Эти меры были безусловно необходимы для спокойствия в городе, так как жители его находились в крайнем возбуждении. Улицы, наводненные толпами народа, то и дело оглашались криками: «Да здравствует Франция! Да здравствует Сонора!» Повсюду царил неописуемый энтузиазм.
Когда граф покончил со всеми неотложными делами, то почувствовал, что у него нет более сил бороться с природой: проработав целый день с раннего утра, он почти в беспамятстве повалился на кресло.
Так пролежал он до того момента, когда в комнату вошел капитан де Лавиль. Он явился отдать отчет графу о результатах погони за мексиканцами и страшно перепугался, увидев беспомощное состояние дона Луи.
Граф лежал в сильнейшей лихорадке и бредил. Капитан немедленно послал за хирургом, состоявшим при французском отряде, графа уложили в постель, наскоро приготовь ленную авантюристами.
Хирурга нигде не могли найти, вместо него привели мексиканского врача.
Последний объявил, что у графа кровавый понос и прописал ему лекарственное питье, приготовленное им тут же на глазах у всех присутствующих.
Граф погрузился в тяжелое забытье, которое продолжав лось около десяти часов.
К счастью для больного, в это время наконец появился французский хирург. Он бегло осмотрел графа и внимательно исследовал несколько капель лекарства, остававшихся на дне стакана. После этого доктор немедленно приказал приготовить для графа состав из яиц, взбитых на молоке, и велел растирать все тело горячими салфетками.
— Но, доктор, — вмешался тогда капитан, — почему вы хотите лечить графа столь странными средствами?
Мексиканец сказал, что у графа кровавый понос.
Доктор печально улыбнулся.
— Да, — ответил он, — это правда. Но знаете ли вы, какое граф принял лекарство?
— Нет.
— Ему дали выпить отвар из ядовитой сонной травы.
— О! — в ужасе вскричал капитан.
— Тише! — остановил его хирург. — Пусть это останется между нами.
В этот момент вошел мексиканский врач. Это был маленький полный господин, на лице которого застыло выражение испуганной кошки.
Капитан схватил его за шиворот и потащил в угол комнаты.
— Посмотрите, — сказал он ему, показывая на стакан, который хирург все еще держал в руке, — из чего вы приготовили лекарство для графа?
Мексиканец побледнел.
— Из яда, несчастный! — вскричал возмущенный капитан.
— Из яда? — воскликнул тот, поднимая руки и глаза к небу. — Как это могло случиться! О Боже мой! Дайте же мне посмотреть.
И он с притворным вниманием принялся рассматривать лекарство.
— Вы правы, — сказал он через минуту. — Боже мой! Какое непоправимое несчастье!
Несмотря на все свое негодование и беспокойство, французы невольно расхохотались при этих словах лицемерного мексиканца.
Маленький доктор ловко воспользовался этим приступом внезапной веселости и незаметно ускользнул из комнаты. Когда французы хватились мексиканца, он уже успел выбраться из города.
