Бернард Корнуэлл - Медноголовый
— Мир тебе, сын мой, мир. — голос патера обволакивал и убаюкивал, — Раскаиваешься ли ты в своих грехах?
— Да, отче. О, Господи, да. — Скалли, не стесняясь, плакал.
Он опустил голову на руки, а руки лежали на коленях священника. Лицо отца Малрони не выражало ничего. Ладонь его с узловатыми длинными пальцами слегка поглаживала шевелюру Скалли, а взгляд медленно скользил по беленым стенам узилища от лампы до зарешечённого оконца. От слёз кающегося ирландца на коленях ветхой сутаны патера образовалось мокрое пятно.
— Я же не заслужил смерти, отче? — рыдал Скалли.
— Тогда за что же они намерены тебя повесить, сын мой? — вопросом на вопрос ответил отец Малрони, продолжая гладить волосы Скалли, — Что же такого дурного ты совершил?
И Скалли без утайки поведал о том, как к нему и Прайсу Льюису обратил Аллен Пинкертон с просьбой пробраться на Юг и выяснить судьбу своего пропавшего агента, лучшего агента, какого только имел Пинкертон; Пинкертон клялся, что вынужденные заигрывать с англичанами конфедераты в случае провала пальцем побояться тронуть британских подданных, а южане, и вправду, пальцами в них не тыкали, а сразу обрекли на виселицу.
— Да, сын мой, ты не заслужил виселицы. — с долей негодования оценил ситуацию отец Малрони, — Ты всего лишь стремился помочь попавшему в беду ближнему. Ведь это так?
Пальцы его гнали прочь страхи Скалли.
— Так что же, отыскали вы вашего пропавшего?
Ирландский акцент в речи священника усилился. Видимо, старик устал.
— Отыскали, отче. Он заболел. Острая ревматическая лихорадка. Должен был жить в отеле «Баллард-хаус», но из-за хвори перебрался в «Монументал», и мы потратили на поиски целый день. Слава Богу, за беднягой есть кому присмотреть. Одна из дамочек Пинкертона.
Отец Малрони остановил поток слов движением руки:
— Бедный человек. Ты говоришь, он болен?
— Не может ни повернуться, ни двинуться, отче. Очень страдает.
— Скажи мне его имя, сын мой, чтобы я мог молиться за этого несчастного. — кротко попросил священник и, почувствовав, что Скалли колеблется, добавил, — Это исповедь, сын мой, а тайну исповеди священнослужитель уносит с собой в могилу. То, что ты скажешь, на исповеди, останется между мной, тобой и Всемогущим. Так что ты можешь смело называть мне имя болящего, дабы я мог молить Создателя о ниспослании исцеления.
— Вебстер, отче. Тимоти Вебстер. Он — настоящий разведчик, не чета нам с Прайсом. Да мы с Прайсом, собственно, и не хотели лезть во всю эту тайную кухню, просто оказывали услугу Пинкертону. Приехали выяснить, что случилось с Вебстером. Вот уж кто настоящий разведчик! Лучший из лучших!
— Буду молиться за него. А женщина, что ухаживает за ним, как её зовут, сын мой?
— Хетти Лоутон, отче.
— Буду молить Господа и за неё тоже. Ответь мне, сын мой, этот майор-тюремщик, как его… Александер, да? Он упоминал о каком-то письме, найденном у тебя.
— Да, отче. Мы должны были пустить письмо в ход, если Вебстера не найдём, — описав стойку в вестибюле собора святого Павла, под натянутую крест-накрест тесьму которой следовало подсунуть послание, Скалли жалобно спросил, — Ну, какой вред от того, чтобы принести в церковь письмо, отче?
— Никакой, сын мой.
Возложив ладонь на макушку Скалли, отец Малрони назначил ему в знак покаяния четырежды прочесть молитву «Аве, Мария», отпустил грехи на звонкой латыни и пообещал, что будет добиваться помилования собрата-ирландца у южных властей.
— Но сильно не обольщайся, сын мой. Местные не слишком прислушиваются к нам, католикам, да ещё и ирландцам. Эти южане, честное слово, хуже англичан. Нас они не очень-то любят.
— Но вы попробуете? — жалобно вопросил Скалли.
— Разумеется, сын мой.
Перекрестив Скалли, отец Малрони удалился.
В кабинете начальника тюрьмы патера дожидались майор Александер и щуплый лейтенант в очках. Молча наблюдали они затем, как отец Малрони нетерпеливо сбросил омофор, содрал через голову сутану, под которой обнаружился отлично сшитый дорогой сюртук. Брезгливо оглядев ладони, седой опустил их в стоящую на столе миску с водой и принялся тщательно отмывать пальцы, будто желая смыть с них малейшее воспоминание о жёстких волосах Скалли. Уже без малейшего ирландского акцента, зато с явственным виргинским выговором, человек, назвавшийся «отцом Малрони», сказал:
— Того, кто вам нужен, зовут Тимоти Вебстер. Он разбит ревматизмом, валяется в гостинице «Монументал», так что с ним хлопот не будет. Ухаживает за ним некая Хетти Лоутон. Её тоже надо брать. Она такая же тварь, как и Вебстер.
Седой отряхнул руки, достал из кармана серебристый портсигар, вставил в рот тонкую пахучую сигару. Щуплый лейтенант услужливо поднёс шандал с горящими свечами. Раскурив сигару, старик одарил лейтенанта внимательным взглядом:
— Гиллеспи, так?
— Да, сэр. Так точно, сэр.
— Что в сумке, Гиллеспи? — седой кивнул на свешивающуюся с плеча лейтенанта кожаную торбу.
Гиллеспи открыл сумку, показав находящиеся внутри бронзовую воронку и шестигранную бутыль тёмно-синего стекла.
— Масло, в полном соответствии с методом моего отца. — гордо сообщил он.
Старик презрительно скривил губы:
— Намерены лечить наших заключённых от преступных наклонностей? Серьёзно?
— Современная наука доказала, что дурные наклонности — одна из форм помешательства, а на помешанных лечение по методу моего отца сказывалось благотворно. — с вызовом ответил лейтенант.
— Помешанные меня не волнуют. Впрочем, как и арестанты, исключая Скалли с Льюисом. От последних двоих, лейтенант, держитесь подальше. Это приказ. — седой пригладил волосы и повернулся к Александеру, — Жаль, но из соображений политического характера этих северных прощелыг казнить нельзя. Мы не можем себе позволить сейчас роскошь дразнить британцев. С другой стороны, островитяне едва ли станут возражать, если мы воздадим негодяям по заслугам. Отправьте их с неграми камень ломать на месяцок-другой.
Он попыхтел сигарой, размышляя, и распорядился положить письмо, адресованное анониму-почётному секретарю несуществующего общества, на стойку в соборе святого Павла и установить круглосуточный надзор.
— …Но первым делом арестуйте Вебстера.
— Конечно, сэр. — кивнул Александер.
Седой достал из кармашка сюртука золотой перстень старинной работы с затейливым гербом, — свидетельством древности рода, надел на безымянный палец:
— Дождь так и льёт?
— Да, сэр, льёт.
— Может, проклятые янки утонут в слякоти по пути сюда. — буркнул старик мрачно.
