Луи Жаколио - Берег черного дерева и слоновой кости
— Вы правы, господа, и мы этого не сделаем, но мне не следовало останавливать Уале, потому что Кунье говорит языком благоразумия… Пусть будет по-вашему, господа, только я должен вас предупредить, что если мы дорожим жизнью, то должны, по крайней мере, десять дней быть наготове размозжить ему голову при малейшей попытке к побегу; по прошествии этого времени мы можем безопасно возвратить ему свободу, а теперь постараемся удалиться как можно скорее от этих берегов.
Буана и ее товарищ начали вместе грести, лодка летела по воде, и скоро за поворотом реки исчезло место, чуть не сделавшееся гибельным для беглецов. Первые минуты были посвящены взаимным объяснениям о ночных событиях.
Когда Лаеннек и Кунье вышли из лодки, они направились ползком к таинственному огню, который привлек их внимание, и через четверть часа этой трудной ходьбы, во время которой они были вынуждены избегать малейшего шума, который мог поднять тревогу, они приметили на краю леса человек десять негров, наклонившихся над темным деревом и, по-видимому, державших совет.
Лаеннек отправил тогда Кунье с приказанием приблизиться к ним как можно ближе и подслушать разговор. Через два часа, во время которых Лаеннек лежал в кустах, не делая ни малейшего движения и удерживая Уале, негр вернулся рассказать своему господину, что маленькая шайка дикарей опередила на один день отряд в четыре или пять тысяч воинов фанов, которые отправились от реки Огоуе к Верхнему Конго.
Насколько Кунье, научившийся их наречию в своих экскурсиях за поисками невольников близ озера Замба, мог понять их, Уале напал на одного из их товарищей, который пошел охотиться, и они, привлеченные криками, пришли вовремя, чтобы прогнать собаку, которая, убив своего противника, изгрызла ему всю правую руку. Оказывалось, что страшный дог хотел было сначала броситься на пришедших, но вдруг повернулся и побежал по направлению к реке. Без сомнения, в эту минуту, несмотря на отдаленность, собака своим тонким слухом услыхала, что ее зовет хозяин. Кунье уверял решительно, что фаны, прибыв через несколько минут потом на берег реки, заметили лодку, удалявшуюся с собакой; темнота, наступающая почти без сумерек в этих широтах, не позволила им долее следовать за путешественниками, и они остановились посоветоваться, как отомстить за смерть своего товарища.
— Они решили, — сказал Кунье, кончив свой доклад, — преследовать нас до завтра, спрятавшись в высокой траве берега, и напасть на нас во время одной из наших остановок, так как мы должны останавливаться, чтобы доставать пищу или отдыхать на земле. А в эту минуту они готовятся съесть остатки жертвы Уале.
Лаеннек, услышав эти последние слова, думал сначала, что его негр шутит, но скоро мог убедиться в справедливости его слов, потому что с того места, где он был спрятан, он мог присутствовать при страшном пире и убедиться, что имеет дело с людоедами…
Труп был изжарен и изрублен на его глазах, и хотя чувствительность дезертира значительно притупилась от обычных опасностей, которым он подвергался столько лет, он иногда чувствовал тошноту, когда сквозь листья, тихо волнуемые легким вечерним ветерком, он замечал тело фана, окруженное пламенем и дымом.
В этих обстоятельствах и с огнестрельным оружием, что давало преимущество его маленькому каравану, Лаеннек решился лучше сразиться на восходе солнца, чем подвергаться ежедневным засадам, в которых он и его товарищи должны были бы умереть.
План его был очень прост. Он знал, что может положиться на бдительность Буаны, и Кунье было поручено, подражая крику тано, с надлежащими изменениями, постоянно уведомлять ее. Незадолго до рассвета, убежденный, что фаны бросятся преследовать пирогу, он стал с Кунье напротив того места, где Барте и Гиллуа ждали его, чтобы иметь возможность предупредить негритянку отчалить от берега в надлежащую минуту… Он мог бы сообщить молодым людям о том, что происходит, но уверенный, что они не могут быть застигнуты неожиданно, так как он караулит, предпочел не увеличивать их беспокойства опасениями борьбы, столь новой для них. Все произошло, как он предвидел. Фаны отправились на восходе солнца, начав свое преследование. В ту минуту, когда они подошли к корнепускам, под которыми пирога была спрятана, Кунье подал Буане сигнал поскорее отчалить от берега… Остальное известно: ничто не расстроило искусного плана обитателя пустынь…
В продолжение двух дней путники сходили с лодки только для того, чтобы изжарить наскоро рыбу, которую Кунье ловил неводом, и на этот счет было только затруднение в выборе. Птицы, убиваемые на лету, дополняли их провизию, и они плыли даже ночью, ни на минуту не переставая грести. Каждый брался за весло поочередно, потому что все понимали, как важно удалиться как можно скорее от фанов.
Действительно, можно было предполагать, что фаны, растревоженные участью своего авангарда, пошлют разведчиков и вверх, и вниз по реке.
Пленник, видя, что жизнь не подвергается пока опасности, мало-помалу смягчился; он объявил Кунье, который спрашивал его, что его зовут Йомби, и даже предложил грести в свою очередь; из осторожности Лаеннек не согласился.
На третий день утром путешественники проехали около двадцати миль, несколько раз встречали большие болота, почти сливавшиеся с рекой и перерезавшие лес до самого горизонта; погоня теперь сделалась невозможна, и путешественники могли вздохнуть свободно. Лаеннек решился дать день отдохнуть своему маленькому отряду. Действительно, все до того устали, что накануне решились испытать добрую волю Йомби и дали ему грести, старательно наблюдая за всеми его движениями.
Негр принялся петь какую-то странную песню своей родины и греб всю ночь, не отдохнув ни одной минуты.
Опять показался лес со своими большими тюльпанниками, баобабами, железняком, пальмами, лианами, покрытыми цветами, которые то причудливо обвивались около ветвей, то падали гирляндами в воду, и Лаеннек, выбрав песчаный берег, поднимавшийся покато до тенистой рощицы тамариндов, велел причалить сюда пирогу.
Все тотчас прыгнули на берег, чтобы насладиться заслуженным отдыхом после целого ряда таких разнообразных волнений и опасностей.
Кунье поручили тогда передать Йомби, что он может идти куда хочет, так как уже не опасались погони его соотечественников.
Бедняга нерешительно сделал несколько шагов к лесу, потом вдруг передумал, сел на берегу, и путешественники с удивлением увидали, что из его глаз катились две крупные слезы.
Самые дикие негры, взятые отдельно, когда их дурные инстинкты не подстрекаются, обнаруживают иногда ребяческую чувствительность.
