Сергей Нуртазин - Сарматы. Победы наших предков
Умабий попытался выказать негодование, но Котис опередил:
— Мы пришли с жалобой на сенатора Сервия Цецилия.
— В чем же вы обвиняете любезного сенатора? Он плохо содержит вас в своем доме?
— Нет, — продолжил Котис, — нам не приходится жаловаться на прием. Мы обвиняем его в похищении подданных царя Евнона! Известная вам девушка Кауна, победившая трех соперников на арене цирка, и переводчик Квинт находятся в подвале гладиаторской школы Цецилия.
— Это так?! — Клавдий повысил голос, негодование охватило его, голова затряслась.
До того бледное лицо Цецилия стало пунцовым. Он понял — послы знают все, запираться бесполезно.
— Я, я, — Сервию с трудом удалось взять себя в руки. — Переводчик Квинт Меллиний являлся гражданином Рима и, служа в одном из легионов, нарушил воинский закон, а затем переметнулся в стан врага…
— Император! — Умабий остановил Цецилия, решив вступиться за Квинта. — Я знаю о злоключениях этого человека и могу заверить, он не поднимал оружия против Рима. Воины аорсов нашли его полумертвым в горах Армении. Это не все. Он спас меня и царевича Котиса от смерти. Здесь, в Риме. Я думаю, он заслуживает снисхождения.
— С ним все ясно. Я пощажу его. Но в искупление своего проступка он в составе легиона отправится добывать трон царевичу Котису. — Клавдий вперил гневный взор в Цецилия. — По какому праву ты заточил в подвал девушку?!
— П-прости, цезарь! Я видел, тебе понравился бой амазонки, и хотел сделать тебе приятное, чтобы в будущем ты мог еще наслаждаться подобным зрелищем.
— Кто тебе позволил, осел! Ты будешь наказан за самоуправство!
— Император. Это не все, — подал голос Котис.
— Слушаю тебя.
— Мой брат послал некоего боспорца с обезображенным лицом, имя которому Харитон, чтобы следить за нами. Харитон, бывший раб Цецилия, был с ним в сговоре. Боюсь, что Харитону уже известно о наших намерениях ввести римское войско в Боспор и скоро об этом узнает Митридат.
— Что-о?!!! — Лицо Клавдия исказилось от гнева. — Мерзкая жаба! И ты? Ты, кого я возвысил! — Клавдий поднял вверх трясущийся кулак, словно намереваясь ударить сенатора. Цецилий отшатнулся. — Вста-ать перед императором Рима!
Цецилий вскочил, попятился, споткнулся о ножку скамьи. Сенатор едва не рухнул на мраморный пол, но его тут же зажали с двух сторон телохранители Клавдия. Нарцисс, напуганный столь буйным поведением императора, посчитал за благо тоже встать, дабы не попасть под его гневную руку. Таким императора ему приходилось видеть довольно редко.
— Рассказывай все, что знаешь! Кто еще в этом замешан? Где боспорец Харитон?! — Крик императора, прерываемый заиканием, сорвался на визг.
— Я, я рас-скажу все. Б-бардус, телохранитель царевича, он п-помогал Харитону. А-а Харитон, о-о-он о-отправился в Бурундзий с-сегодня утром. Т-там его ждет корабль. М-мой слуга Амернап проследил за ним. У него меч амазонки, — промолвил испуганный Цецилий заикающимся голосом. Со стороны казалось, что он передразнивает страдающего этим недугом императора.
— Какой еще меч? Ты обезумел со страху… Центурион! Срочно отправить погоню! Боспорец должен быть захвачен и корабль в Бурундзии тоже! Сам же возьми преторианцев, отправляйся в школу гладиаторов Цецилия. Освободи девушку по имени Кауна и римлянина Квинта.
— Слушаюсь, цезарь!
Центурион развернулся, чтобы уйти. Котис обратился к Клавдию с просьбой:
— Император, позволь нам пойти с центурионом?
— И отправить посла Горда с погоней, — вставил Умабий. Он догадался, о каком мече идет речь.
— Разрешаю. Идите.
Когда они удалились, Клавдий, разбрызгивая слюну, набросился на Цецилия, ругая и проклиная его за предательство.
Нарцисс мысленно возрадовался: «Не иначе боги благоволят ко мне. Не случайно же они привели во дворец императора: меня, Цецилия и послов. Богиня Фортуна предоставила хорошую возможность расправиться с неугодными мне людьми. Начну с Цецилия, а он выдаст всех, и тогда Мессалине и ее напыщенным высокородным друзьям не поздоровится».
— Цезарь, позволь мне сказать слово.
— Что еще надо тебе, любезнейший Нарцисс? — спросил Клавдий раздраженно. В голосе императора Нарцисс почувствовал некоторую долю иронии.
— Цецилий виновен не только в этих проступках. У меня есть свиток, и он доказывает, что сенатор участвует в заговоре против тебя, и возглавляет его твоя жена Мессалина.
Холодный, жестокий взгляд императора пронзил Цецилия.
Сервий понял — его ждет участь нескольких сенаторов и сотни всадников, казненных за годы правления Клавдия. По тучному телу сенатора прошла дрожь. Он представил, как его бросают на арену к зверям, как хищники когтистыми лапами разрывают грудь и острыми зубами вгрызаются в сердце. Он явственно почувствовал эту боль. Она становилась все сильнее, пока не затмила сознание. Цецилий, словно вынутая из воды рыба, стал хватать ртом воздух, затем замер, вытянулся и осел в руках телохранителей. К нему подошел Нарцисс, пощупав горло и грудь, сказал:
— Сервий умер. К сожалению, он ничего не успел сказать о заговорщиках и о твоей жене, цезарь.
— Уберите его, — приказал Клавдий телохранителям и, посмотрев на Нарцисса, произнес: — Не смей порочить имя моей супруги. Мессалина — мать двух моих детей и верная любящая жена. Я знаю, вы неприятны друг другу, но тебе придется смириться. И советую тебе сжечь письменные доказательства.
Нарцисс поклонился, давая понять, что склонен повиноваться воле императора. Время наступить Мессалине на горло еще не пришло. Слишком велико ее влияние на Клавдия. Но Нарцисс умел ждать…
* * *Мрачный, сырой подвал пах плесенью и крысиными испражнениями. Небольшое подземное помещение разделялось на четыре половины деревянной решеткой. Одна, узкая и длинная, играла роль прихожей, три других предназначались для провинившихся гладиаторов, в двух из них находились Квинт и Кауна. Третья, по соседству с той, где находился Квинт, казалась пустой, но римлянин изрядно напугался, когда увидел, что из темного угла на него смотрят два черных глаза с иссиня-белыми белками. Испуг и удивление усилились, когда глаза поднялись и стали быстро к нему приближаться. Страхи оказались напрасными. Квинт успокоился, когда понял, что его сосед — гладиатор-эфиоп, которого он не заметил из-за темного цвета кожи. Впрочем, Квинта и Кауну он не беспокоил и не мешал им вести беседу. Совесть не давала римлянину покоя, и он рассказал Кауне о своем намерении навестить семью и о разговоре с сенатором Цецилием, его обещаниях и обмане. Закончив повествование, он пал на колени, обхватил прутья, зарыдал, сквозь слезы прося прощения у Кауны и проклиная себя за предательство. Квинт ожидал, что девушка отринет его мольбы. Кауна ответила спокойным голосом:
