Александр Дюма - Анж Питу
— Все равно, мы должны уважать военные законы, раз мы стали солдатами.
— Согласен, — кивает Гоншон.
Подозвав двух парижан, которые, судя по всему, помогали ему управлять всей этой человеческой массой, Гоншон приказал:
— Ступайте, Эли и Юлен, и чтобы я не слышал ни единого выстрела.
По слову своего командира адъютанты нырнули в толпу, и вскоре гром выстрелов начал стихать, а затем вовсе умолк.
На площади наступила тишина. Народ воспользовался минутами покоя, чтобы позаботиться о раненых, число которых достигло тридцати пяти или даже сорока.
В тишине раздался бой часов: два удара. Наступление началось в полдень. Значит, сражение шло уже два часа.
Бийо вернулся на свой пост; Гоншон последовал за ним.
Он тревожно поглядывал на опускную решетку, не скрывая нетерпения.
— Что с тобой? — спросил его Бийо.
— Вот что: если через два часа мы не возьмем Бастилию, все пропало.
— Отчего же?
— Тогда что двор узнает, чем мы тут заняты, и пришлет сюда швейцарцев Безанваля и драгунов Ламбеска, так что мы окажемся между трех огней.
Бийо не мог не признать, что Гоншон совершенно прав.
Наконец в воротах показались депутаты. По их унылому виду было ясно, что они ничего не добились.
— Ну, что я говорил! — воскликнул Гоншон, сияя от радости. — Предсказанное свершится: эта проклятая крепость обречена.
Даже не расспросив ни о чем парламентеров, он выбежал из первого двора с криком:
— К оружию! К оружию, дети мои! Комендант не желает сдаваться!
В самом деле, не успел комендант прочесть письмо Флесселя, как лицо его просветлело, и, вместо того чтобы согласиться на сделанное ему предложение, он воскликнул:
— Поздно, господа парижане! Вы желали сражения, и вы его получили.
Парламентеры настаивали, перечисляли все беды, к которым может привести упорство де Лонэ. Но он не пожелал слушать никаких доводов и в заключение сказал парламентерам то же самое, что два часа назад услышал от него Бийо:
— Уходите, или я прикажу расстрелять вас.
И депутация удалилась.
На сей раз де Лонэ перешел в наступление первым. Казалось, он захмелел от нетерпения. Депутаты еще не покинули двор крепости, как волынка маршала Саксонского принялась выводить свою мелодию. Три человека упали: один был убит, двое — ранены.
Из этих двоих один был французский гвардеец, а другой — парламентер.
При виде этого человека, залитого кровью, хотя возложенная на него миссия делала его личность неприкосновенной, толпу вновь охватила ярость.
Адъютанты Гоншона, как прежде, заняли места подле него; за время передышки оба успели сходить домой переодеться, ведь один жил рядом с Арсеналом, а другой — на улице Шаронн.
Юлен, в прошлом женевский часовщик, ставший затем егерем маркиза де Конфлана, возвратился из дому в ливрее, похожей на мундир венгерского офицера.
Эли, бывший офицер полка королевы, надел свой старый мундир, дабы парижане думали, что армия на их стороне, и чувствовали себя более уверенно.
Обе стороны вновь открыли огонь и вели его с еще большим ожесточением, чем прежде.
В это время плац-майор Бастилии, г-н де Лом, подошел к коменданту.
Этот отважный и честный солдат остался в душе гражданином: ему больно было видеть то, что происходит, и больно думать о том, что может произойти.
— Сударь, — сказал он коменданту, — известно ли вам, что у нас нет провианта?
— Мне это известно, — отрезал де Лонэ.
— Вдобавок у нас нет приказа — это вам также известно?
— Прошу прощения, господин де Лом, у меня есть приказ держать ворота Бастилии закрытыми, потому мне и доверили ее ключи.
— Сударь, ключи служат не только для того, чтобы закрывать двери, но и для того, чтобы их открывать. Вы пожертвуете всем гарнизоном, но не спасете крепости. Вы подарите мятежникам две победы в один день. Взгляните на этих людей: мы убиваем их, а они вновь вырастают среди камней. Утром их было пять сотен, три часа назад их было десять тысяч, теперь их шестьдесят тысяч, завтра их будет сто тысяч. Когда наши пушки замолчат, — а рано или поздно им придется замолчать, — у этих людей достанет сил разрушить Бастилию голыми руками.
— Вы говорите как человек штатский, господин де Лом.
— Я говорю как француз, сударь. Я думаю, что, поскольку его величество не давал нам приказа… а господин купеческий старшина сделал нам вполне приемлемое предложение — разместить в крепости сто человек из городской гвардии, — вы можете его принять и тем предотвратить несчастья, которых я опасаюсь.
— По вашему мнению, господин де Лом, нам следует повиноваться парижским городским властям?
— Да, сударь, если мы не имеем прямых указаний его величества.
— Ну что ж, — сказал де Лонэ, отводя де Лома в угол двора, — в таком случае прочтите вот это, господин де Лом.
И он подал плац-майору маленький листок бумаги.
Де Лом прочел:
«Держитесь: я морочу парижанам голову кокардами и посулами. К вечеру господин де Безанваль пришлет Вам подкрепление.
Де Флессель».— Как попала к вам эта записка, сударь? — спросил плац-майор.
— Она была в конверте, который принесли мне господа парламентеры. Они полагали, что вручают мне приглашение сдать Бастилию, а вручили приказ защищать ее.
Плац-майор потупился.
— Отправляйтесь на свой пост, сударь, — приказал де Лонэ, — и не покидайте его до тех пор, пока я вас не позову.
Господин де Лом исполнил приказание.
А г-н де Лонэ хладнокровно сложил записку, убрал ее в карман и возвратился к канонирам, которым велел целить ниже и точнее.
Канониры, как и г-н Лом, повиновались.
Но судьба крепости была предрешена. Не в человеческих силах было повернуть события вспять.
На каждый пушечный залп народ отвечал: «Нам нужна Бастилия!».
Голоса требовали Бастилию, а руки действовали.
В числе голосов, требовавших особенно громко, в числе рук, действовавших особенно энергично, были голоса и руки Питу и Бийо.
Разница состояла лишь в том, что каждый поступал сообразно своей натуре.
Бийо, отважный и доверчивый, как бульдог, сразу бросался вперед, не обращая внимания на пули и картечь.
Питу, осторожный и осмотрительный, как лисица, наделенный могучим инстинктом самосохранения, употреблял все свои способности для того, чтобы уловить опасность и избежать ее.
Он видел все самые смертоносные амбразуры, он улавливал неощутимые движения стволов, готовых выстрелить. В конце концов он дошел до того, что точно угадывал мгновение, когда батарея крепостных ружей начнет стрелять по подъемному мосту.
