Виктор Егоров - Конец – молчание
А как Горин помог Диме окончательно убедить Вилли, что Пауль Кесслер не переодетый гестаповец и провокатор, а антифашист? Сколько Сергею Васильевичу и Денисенке пришлось потрудиться…
…Варгасов довольно скоро поверил Вилли. Но ведь надо было, чтобы и Шварц поверил ему! Критического отношения к тому, что делается вокруг, было недостаточно. Требовалось еще работать против этого режима. А такая «работа» в любую минуту могла кончиться весьма плачевно! Тогда получили бы родные Вилли узкий конвертик со «счетом»: столько-то марок – за вынесение смертного приговора, столько-то – за приведение его в исполнение…
Впрочем, родителей у Шварца давно не было, умерли еще в Болгарии: отец его долго работал в Софийской конторе немецкой фирмы «Хохтиф». Но герр Шварц не все свое время отдавал ей. И особенно не всю душу: у него были давние и крепкие связи с местной прогрессивной интеллигенцией.
После фашистского переворота в Болгарии в двадцать третьем году надо было конкретно доказывать, прожектер ты, болтун или действительно человек прогрессивный, интеллигентный в самом глубоком смысле этого слова. И Вернер Шварц делом подтвердил свои взгляды и убеждения: в его доме всегда находили приют патриоты, которым грозил арест.
Единственный сын Шварцев, учась в болгарской школе, среди вольнолюбивых славян, вступил в нелегальный союз молодежи и вместе с другими участвовал в распространении листовок. С двадцать девятого года газета «Новини», орган компартии, была закрыта. А людям ведь надо откуда-то черпать правду? И Вилли, с присущей ему энергией, распространял листовки.
Если бы не гибель родителей в автокатастрофе, он, наверное, еще долго жил бы в Болгарии. Но пришлось вернуться в Берлин: Вилли хотелось поступить в университет на филологический факультет. А для этого нужны были связи, протекция, «чистая» кровь… Дядя по материнской линии, крупный эсэсовец, взялся помочь осиротевшему племяннику: его, конечно, соблазнила кругленькая сумма, оставшаяся у того после родителей.
А потом, устроив Вилли в университет, этот тип попытался слепить из парня свое подобие. Но тут племянник, уже раскаявшийся в том, что приехал в рейх, в том, что воспользовался связями дяди, продемонстрировал редкую неблагодарность, не пожелав стать даже штурмовиком! Единственное, на что он согласился, – это на работу в Имперской канцелярии, хотя она была и «не по профилю»: почувствовал, что от такого места нельзя отказываться.
Как-то весной, когда они с Димой осторожно прощупывали друг друга, Шварц проговорился, что когда-то был в болгарском комсомоле. И испугался! Но Варгасов ответил на откровенность откровенностью.
– Напрасно волнуешься! Со мной можно говорить обо всем: я – антифашист и борюсь против гитлеризма. Хочешь мне помогать?
Вилли недоверчиво смотрел на своего нового знакомого, на когтистого орла, устроившегося у него на груди и цепко держащего свастику: Пауль пришел в тот день в военной форме, не успев переодеться. Можно ли верить такому? А вдруг это ловушка?
– Мне надо подумать, – сказал Шварц уклончиво.
И Дима понял его. Надо быть совсем безголовым, чтобы мгновенно откликнуться на такое необычное предложение.
Весь вечер Варгасов думал, как же доказать Вилли, что он не лжет. И вдруг вспомнил, что Шварц упомянул, будто сдал перед отъездом в Германию свой комсомольский билет секретарю («Каждая цифра его номера – у меня перед глазами!»), что того звали Христо, а вот фамилию – запамятовал.
И полетела на имя «Питера» радиограмма: прошу срочно уточнить, выяснить…
Следующий их разговор с Вилли оказался весьма примечательным. Совершенно неожиданно – они в тот момент были очень далеки от Болгарии – Дима спросил:
– Так ты и не вспомнил фамилию Христо?
Шварц от удивления широко раскрыл глаза:
– Н-н-ет…
– Его фамилия Добрев.
– Точно! Откуда ты узнал?
– Оттуда же, откуда номер твоего билета, – и Варгасов назвал его. – Правильно?
– Правильно… – Вилли был в полной растерянности. – Кто тебе все это сообщил?
– Москва.
Вот тогда Шварц окончательно поверил Паулю и ни разу не усомнился в целесообразности, а главное, в пользе того, что они с Кесслером делали. Ни разу не поколебался, хотя хорошо знал, чем все это грозит. Вилли Шварц стал верным товарищем и помощником Пауля Кесслера.
Дима не спеша, – до очередного сеанса связи оставалось еще больше часа, – прогуливался по улицам. «О, куда меня занесло, – удивился он, обнаружив, что очутился на Вейзенштрассе. – Ну что ж, это даже к лучшему: рядом метро Клостерштрассе, можно будет довольно быстро добраться до рации. А пока, где-нибудь надо поужинать. Заходить домой уже нет смысла…»
И Варгасов толкнул дверь старинного ресторанчика с грустным названием: «К последней инстанции». Раньше, в перерывах между судебными заседаниями, в нем любили сиживать юристы… Теперь же публика была самая разношерстная!
Проголодавшийся Варгасов заказал говяжью грудинку с отварным картофелем и соусом из хрена, отвергнув солонину с квашеной капустой, которую нахваливал кельнер. Потом, поразмыслив, попросил кружку хорошо выдержанного мартовского пива.
Неторопливо поужинав, привычно закончив трапезу чашечкой крепкого кофе, Дима собрался с силами и покинул уютный ресторанчик. Через несколько минут он уже нырнул в темную пасть «убана», скучные стены которого не в состоянии были украсить даже многочисленные афиши и рекламы.
Сверкала белозубой улыбкой экранная хохотунья Жени Юго… Застыла в весьма соблазнительной позе неподражаемая Лояна, очаровавшая всех своими танцами в «Индийской гробнице»…
Но уже не было времени любоваться кинозвездами. Подмигнув (пиво сыграло-таки свою роль!) комику Гансу Рюману – тот тоже подмигивал Варгасову, впрочем, как и всем, скорчив при этом уморительную рожу, – Дима вошел в ярко-желтый вагон для некурящих. В красные обычно усаживались те, что дымили беспрерывно и не могли сделать перерыв даже на несколько минут. «Горин обязательно составил бы им компанию…» – неожиданно пронеслось в голове. И тут же Дима оборвал себя: «Чушь какая-то! Как он попадет в это логово? Уж от пива пьянеть стал…»
Вскоре Варгасов был на окраине Берлина, недалёко от облюбованного Максимом Фридриховичем места. Отыскав заброшенный подвал, Дима, пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о низкую притолоку, вошел внутрь и достал из кармана фонарик. Сильный, яркий луч осветил тот угол, где был зарыт радиопередатчик. Поставив фонарик на какой-то ящик, Варгасов принялся разгребать заранее припасенной лопаткой кирпич и мусор, которые маскировали тайник. Через несколько минут у ног его зияла яма.
