Анатолий Ковалев - Потерявшая сердце
Князь поднес к губам палец, оглянулся на дверь и сказал тихо, вкрадчиво:
— Умоляю тебя, дорогой мой, это всего лишь игра.
— Нет, брат, меня не обманешь, — покачал головой Шувалов, — ты влюбился. И влюбился не шуточно, в то время когда судьба готовит тебе счастливое отцовство.
— Ты читаешь мне нотации! В твоем-то возрасте? Ай-ай-ай! — Тот натянуто рассмеялся. — Неужели ты всерьез полагаешь, что я могу влюбиться в лавочницу?
— Влюбиться можно в кого угодно, даже в тюленя, — философично заметил молодой граф. — Только я тебя прошу об одном! Не предпринимай никаких попыток к сближению с этой женщиной, не дай разгореться страсти. Иначе Ольга обо всем догадается, а ей, в ее положении, совсем нельзя волноваться.
— И как же, интересно, она догадается? Разве ты ей расскажешь?
— Нет, Поль, ты сам себя выдашь. Чего стоит одна эта фиалка в петлице! Любая женщина тотчас поймет, что ты влюблен! — Евгений вырвал злосчастный цветок из петлицы и бросил на стол.
— Честное слово, мне иногда кажется, что это ты меня старше на пятнадцать лет, а не наоборот, — нахмурился Головин. — Ну хочешь, дам тебе слово, что между мной и этой табачницей никогда ничего не будет.
— Лучше поклянись.
— Чем же?
— Здоровьем своего будущего ребенка. — Евгений смотрел на брата так сурово, что, если бы Прасковья Игнатьевна могла видеть сына в этот миг, она узнала бы в нем себя.
— Хорошо, — смиренно произнес Головин, подавленный строгостью собеседника и серьезностью момента. — Клянусь…
Зинаида встретила гостей лучезарной улыбкой.
— Вы скоро вернулись, господа! Неужели уже весь табак выкурили?
— Мадам, — резко обратился к ней Евгений, — вы нас обманули.
— Вам не понравился мой табак? — возмутилась табачница.
— Табак ни при чем. Вы сказали, что не знаете графини Елены Мещерской, однако вчера она вошла в ваш дом. — Шувалов говорил строго, но стоявший за его спиной князь весело подмигивал и посылал торговке взгляды, полные обожания. Лавочница то хмурилась, то начинала улыбаться.
— Так чего же вы хотите от меня? — развела она руками, явно наслаждаясь произведенным на князя впечатлением.
— Проводите нас к графине!
— Это никак невозможно, господа, — хладнокровно ответила лавочница. — Барышня действительно ненадолго остановилась у меня, но ее уже здесь нет. Сегодня утром уехала в Павловск.
— Как уехала? — опешил Евгений.
— Обыкновенно, на извозчике.
— Поль, нам надо немедленно ехать в Павловск! — воскликнул Евгений. Он был не готов к такому повороту событий и растерялся. — Я предчувствую что-то недоброе!
— Надо, так поедем, — легкомысленно ответил Головин. Мысли его были направлены совсем в другую сторону. «Зачем я поклялся, дурак! — ругал он себя. — Ведь красотка уже сегодня была бы моей!»
— Ехать вам никуда не стоит, — вмешалась Зинаида. Она смотрела на Евгения с цепкой насмешкой во взгляде. — Вы ведь граф Шувалов, не так ли? Барышня велела передать вам вот это, если появитесь. — И она протянула графу свернутый лист бумаги.
«Милый мой Эжен! — писала ему по-французски бывшая невеста. — Я знала, что вы все равно будете искать встречи со мной, и совершенно напрасно. В силу сложившихся обстоятельств, я уже никогда не стану вашей женой, как бы нам обоим этого ни хотелось. Я не могу обо всем говорить, но знайте, я нисколько на вас не в обиде и давно простила. Прощайте, мой друг! Не поминайте лихом. И пусть Бог никогда не отвернется от вас, как он отвернулся от вашей Елены».
Пока Евгений читал письмо, князь и Зинаида не проронили ни слова. Они только смотрели друг другу в глаза, но взгляды эти говорили слишком откровенно. Щеки прелестной табачницы пылали огнем, грудь высоко вздымалась. Зинаида впервые испытывала подобное волнение. «Неужели я влюбилась? — спрашивала она себя. — Я думала, что ненавижу весь род мужской!» «Господи, как я мог поклясться здоровьем своего ребенка! — продолжал ругать себя князь Павел. — Она божественна хороша! Я умру, если не буду ею обладать!»
Прочитав письмо, молодой граф скомкал его в кулаке и молча вышел из лавки.
— Эжен, ты куда? Постой! — окликнул его Головин, но тот даже не обернулся. — Что это с ним? — воскликнул князь и, послав табачнице воздушный поцелуй, побежал за Евгением.
Он догнал его на другой стороне улицы и, схватив за плечи, развернул к себе лицом. Тот зажмурился, и по его щекам покатились слезы.
— Ты плачешь? Не смей! — закричал на него брат.
Будучи фанатичным англоманом во всем, Головин считал слезы, да еще в общественном месте, верхом неприличия. Но Шувалов ничего не мог с собой поделать. Павел с силой разжал кулак Евгения, взял скомканное письмо, развернул его и быстро прочитал.
— Отказала, ну так что же, друг мой! Пустое, все пустое! — крепко обнял он брата. — Давай-ка завтра с утра поедем охотиться, постреляем всласть, напьемся после… В стельку, хочешь?! В стельку!
— Я поеду в Пруссию волонтером, — без интонаций произнес Евгений, — догонять наши войска…
И, высвободившись из объятий брата, пошел куда-то по направлению к Большому проспекту. Князь Павел глядел ему вслед в полной растерянности. А если бы он поднял взгляд на дом, в котором помещалась табачная лавка, у него было бы еще больше причин для изумления. В окне второго этажа виднелось бледное грустное личико, которое то и дело искажалось от сдавленных рыданий.
Табачница снова солгала, но на этот раз отошла от истины не слишком далеко. Елена все еще находилась под ее кровом, но завтра уезжала в Павловск на маскарад и возвращаться уже не собиралась. Письмо для Евгения она написала загодя, предвидя, что бывший жених обязательно явится с расспросами в лавку. Она ждала его с раннего утра, волнуясь и ломая руки, как будто им предстояло объяснение. После с замиранием сердца прислушивалась к глухим голосам в лавке. А когда, выглянув в окно, увидела, как Евгений плачет на улице, комкая в руке ее письмо, была близка к тому, чтобы выбить стекло и закричать, что она здесь, все еще любит его и ни в чем не виновата!
Однако Елена осталась на месте, глядя вслед любимому, который уходил от нее навсегда. Ее удерживало то, что было крепче стальной цепи, хотя пока так мало и слабо, что она сама до конца в это не верила.
Глава девятая
Призраки и маски Павловского парка. — Как нарядиться на праздник, на который тебя не звали
Виконт Арман Огюст Бертран де Гранси обосновался в Павловске за день до праздника. Ему были отведены отдельные апартаменты во дворце и оказаны почести как особе, приближенной к вдовствующей императрице и к тому же представителю старинного аристократического рода. Марию Федоровну он знал очень давно. Тогда ее еще называли Софией Доротеей Августой Луизой, или просто Доротеей. Он частенько бывал при дворе ее отца Фридриха-Евгения, герцога Вюртембергского, со своим отцом, выполнявшим различные поручения короля Людовика Пятнадцатого в рамках дипломатических миссий. Отец нашего героя был дипкурьером и любил брать сына с собой в путешествия.
