Приятель фаворитки. Царственный пленник - Хоуп Энтони

Я пробежал стихотворение, где было много сказано про «холодный лед», «нетающие снега», про Венеру, Диану и тому подобное.

– Кажется, это очень скучно, милорд, – заметил я.

– Немного, – улыбнулся он, – но – это стихи известного поэта. Смотрите, не пишите стихов, Симон!

– Буду ли я иметь честь видеть мисс Барбару? – спросил я.

– А это мы увидим, – ответил лорд. – Надо будет посмотреть, в каком кругу вы будете вращаться. А впрочем, не все ли это равно, раз вы уезжаете в Лондон?

Он пристально посмотрел на меня, слегка нахмурившись, хотя улыбка не исчезала с его лица. Я почувствовал, что покраснел до ушей.

– У меня немного знакомых в Лондоне, – запнулся я, – и тех я не особенно хорошо знаю…

– Да, не особенно хорошо, – подтвердил Кинтон, нахмурившись сильнее и переставая улыбаться, а затем, встав и дружески хлопнув меня по плечу, продолжал: – Вы – честный малый, Симон, хотя не особенно умный. Но не могут же все быть умными. Поезжайте в Лондон, постарайтесь лучше узнать жизнь тех, кого знаете. Ведите себя джентльменом и помните, Симон: каков бы ни был король, он – все-таки король.

Особенно подчеркнув последние слова, он тихонько направил меня к двери.

Почему он сказал это про короля, что оправдывало его замечание? Казалось, он придал ему какое-то особое значение, как будто оно относилось именно ко мне. Оставив в стороне глупое предсказание Бетти Несрот, что, конечно, и должен был сделать милорд, какое было мне дело до короля?

В это время наделали большого шума увольнение от всех должностей известного писателя и первого министра графа Кларендона и все дальнейшие меры, предпринятые против него его врагами. Деревенские жители сходились гурьбой в дни получения почты и обсуждали положение вещей в Лондоне. Меня мало занимали дела правительства, но от нечего делать я принимал участие в этих сходках, удивляясь, что люди кипятятся из-за вещей, нисколько не касающихся нашего тихого уголка.

Дня через два после разговора с лордом Кинтоном я был в таверне «Король и корона». Мирно сидя за кружкой эля и погрузившись в свои мысли, я не замечал происходившего вокруг меня шума. Был как раз почтовый день, и я очень удивился, когда слезший с лошади почтальон подошел прямо ко мне и подал большой пакет очень внушительного вида. Получить письмо было уже для меня удивлением, но последующее прямо поразило меня. Почтальон, охотно готовый выпить за мое здоровье, отказался получить деньги за доставку пакета, заявив, что корреспонденция короля не подлежит оплате. Хотя он говорил негромко и вокруг стоял шум, имя короля долетело до пастора; он немедленно подошел и, сев около меня, спросил:

– Что он сказал про короля, Симон?

Я повторил ему слова почтальона, вертя в руках пакет. Адрес и мое имя на нем стояли вполне ясно: «Мистеру Симону Дэлу, эсквайру, Гатчстид, близ Гатфильда».

В одну минуту все присутствующие окружили нас, и лорд Кларендон был забыт со своей отставкой: мелочи местной жизни всегда кажутся нам больше великих событий, разыгрывающихся вдали. Посыпались советы распечатать и скорее прочитать диковинное послание.

– Нет, – сказал пастор, – может быть, король пишет Симону частным образом, по секрету.

Этому поверили бы, если бы дело шло о лорде Кинтоне, но не о Симоне Дэле.

Однако пастор не смутился раздавшимся вокруг смехом.

– Вы забыли, что у короля будут со временем общие дела с Симоном, – крикнул он, грозя кулаком насмешникам, хотя улыбался и сам.

Я вскрыл пакет и прочел. До сих пор не могу забыть впечатление, которое это письмо произвело на меня. Оно гласило, что король, помня заслуги моего отца перед отцом его, короля (и забывая, вероятно, его услуги генералу Кромвелю), и будучи осведомлен о моих честных взглядах, храбрости и других достоинствах, милостиво соизволит зачислить меня в гвардейский полк собственных телохранителей, считая через полгода по получении этого приказа, дабы я имел возможность приготовиться к своему будущему посту. Письмо кончалось приказом явиться с означенным уведомлением в указанный срок в Уайт-холл в Лондоне для должного изучения своего будущего дела и всего остального, что мне необходимо знать. Письмо заключалось поручением меня воле Всевышнего.

Я сидел, задыхаясь, пастор остолбенел, вокруг раздавался говор.

– Не люблю я этой гвардии! – сказал кто-то. – Каких еще телохранителей надо королю, кроме его народа?

– Так находил его отец, помните? – вскричал пастор.

«Гвардия телохранителей, – размышлял я, – но ведь это – лучший, самый почетный полк».

Взволнованный донельзя пастор прибегнул к табакерке трактирщика, поспешившего открыть ее для его преподобия, а в моей голове внезапно промелкнули слова лорда Кинтона, и мне показалось, что я понял их значение. Если у короля были свои недостатки, то не его офицерам замечать их: теперь я принадлежал к его слугам. Должно быть, лорд знал, что меня ожидает, а знать это он мог, только будучи сам причиной этого назначения.

– Конечно, это лорд хлопотал за меня, – воскликнул я, обращаясь к пастору.

– Ну, разумеется!… разумеется, это лорд, – послышалось кругом: все были довольны, так скоро разгадав мудреную загадку.

Один только пастор с сомнением покачал головой, захватывая вторую щепотку табака, и заметил:

– Не думаю, чтобы это был лорд.

– Почему же нет? А кто же тогда? – спросил я.

– Не знаю, только это не он, – настаивал пастор.

Я посмеялся над ним: самое простое дело он непременно хотел облечь тайной. Он все еще, очевидно, цеплялся за предсказание колдуньи.

– Можешь смеяться, Симон, но ты увидишь, что я прав, – твердо заявил он.

Не обращая на него внимания, я схватил шляпу со скамейки и хотел бежать, чтобы немедленно благодарить лорда, потому что он сегодня уезжал в город, и я мог не застать его позже.

– Ну, что же, расскажи ему, – сказал пастор, – он будет удивлен не меньше нас.

Толпа осталась около пастора, а я поторопился в замок, и хорошо сделал, что не терял времени: лорд Кинтон уже был одет для отъезда, и экипаж был подан. Несмотря на это, он внимательно выслушал мою историю и, нетерпеливо выхватив у меня из рук интересный пакет, стал жадно читать его. Я думал, что он притворяется, чтобы не сознаться в своем добром деле, но скоро убедился, что он действительно поражен и даже как будто сильно недоволен. На его лбу залегла мрачная складка, и он молча пошел со мною по длинной террасе замка.

– Мне нечего сказать на это, – с горечью заговорил он, – я и мое семейство слишком много сделали для короля и его рода, чтобы получать от него милости. Короли не любят своих кредиторов, как не любят и платить свои долги.

– Но, кроме вас, у меня нет друзей, имеющих такую власть.

– Разве? – Кинтон остановился и положил мне руку на плечо. – Симон, вы, может быть, не имеете и понятия, как нынче достается власть и кто пользуется ею. А впрочем, принимайте эту милость без излишних вопросов! Каков бы ни был ее источник – от вас зависит принять ее с честью.

Но мне не хотелось мириться с таким заключением.

– Король упоминает в своем письме о заслугах моего отца, – заметил я.

– Я думаю, что чудес на свете не бывает, Симон, – улыбнулся лорд. – Может быть, я ошибаюсь.

– Ну, тогда я уже точно ничего не понимаю, – с досадой воскликнул я.

– Мне надо ехать, – сказал лорд, поворачивая к экипажу. – Дайте мне известие о себе, Симон, когда приедете в Лондон; живу я в своем доме в Соутгэмптон-сквер, и мои дамы будут рады видеть вас.

Я поблагодарил за приглашение, но оно не утешило меня: мне не нравилась та тень подозрения, которую лорд бросил на мою удачу.

– Так у вас нет ни одного друга в Лондоне, Симон? – спросил он уже из экипажа, не сводя с меня пристального взгляда. – Так-таки ни одного?

Я вспыхнул до ушей, но постарался оправиться и иронически рассмеялся:

– Такого, чтобы дать мне место в гвардии короля, милорд!

Кинтон молча пожал плечами и закрыл дверцу экипажа; я стоял около, дожидаясь ответа. Он нагнулся и сказал кучеру: