Синтия Хэррод-Иглз - Подкидыш
Старая няня перевела дух. Господи помилуй, всего-то и делов!
– Но, госпожа, – рассудительно проговорила она, увлекая Элеонору в тень беседки и усаживая её рядом с собой на маленькую деревянную скамеечку, – вам уже восемнадцать лет. Вы и должны были ждать замужества, все верно! Большинство девушек венчается гораздо раньше, вы же знаете.
– Да, Габи, но ты не понимаешь главного. – Элеонора трагически взглянула. – Они хотят выдать меня замуж за сына какого-то фермера. Фермера из Йоркшира!
Габи печально покачала головой.
– Вы слишком возгордились, моя маленькая леди. Это очень хорошая партия. Не та, конечно, которую я желала бы для вас, дочери джентльмена, но, тем не менее, все равно очень хорошая партия. Ваш суженый – единственный сын в семье и наследник приличного состояния. Отец этого юноши очень богат и постепенно приобретает все большее влияние наверху, в окружении короля. И помните, ангел мой, у вас нет приданого. Человек более высокого положения никогда не женится на вас.
– Не женится? – прошептала Элеонора. – Он может, если... если любит меня.
Габи фыркнула, что должно было означать глубочайшее пренебрежение.
– Любовь! Что общего замужество имеет с любовью? Вы порете чушь, госпожа, и сами прекрасно понимаете это. Вот когда вы обвенчаетесь, тогда и любите себе на здоровье. Вы возлюбите своего мужа, как учит нас Библия, и будете счастливы.
– Я не возлюблю его, – тихо проговорила Элеонора низким, грудным голосом, и глаза её сердито сверкнули. – Они могут выдать меня замуж за этого грубого северного варвара, но он никогда не завладеет моим сердцем. Я ненавижу этого человека.
Габи при этих словах машинально перекрестилась, но лицо её потемнело от возмущения и гнева.
– Вы испорченная девчонка! – воскликнула толстуха. – Чтобы я больше никогда не слышала подобных слов! Да ведь это же ваш святой долг! Сам Господь Бог повелел: жена да возлюбит мужа своего...
– Вы забываете, миссис Габи, – холодно заявила Элеонора, выпрямившись во весь рост. – Вам не следовало бы разговаривать со своей госпожой в подобном тоне.
Целую минуту они в упор смотрели друг на друга, потом Габи спокойно сказала:
– Прошу прощения, госпожа. Я говорила в сердцах, но вы ведь знаете, что я люблю вас, как собственную дочь.
Элеонора еще какое-то время сердито смотрела на неё, а потом вдруг вся как-то сникла и поспешно обняла свою старую добрую няню.
– О, прости меня, Габи, мне не следовало этого говорить, – пробормотала девушка. – Ты же знаешь, я не это имела в виду, просто я очень несчастна. Как они могли так поступить со мной?.. Неужели я им настолько безразлична, что они решили отдать меня замуж за какого-то фермера?
– Моя дорогая госпожа, ваши мысли благородны, но несправедливы, – ласково прожурчала Габи. – Фермер может оказаться таким же добрым, набожным и образованным, как любой другой человек. И кроме того, вы все равно ничего не можете изменить. Вам не дано самой выбрать себе супруга, но вы должны приложить все усилия, чтобы стать ему хорошей женой и научиться любить и почитать его.
– Хорошо, я постараюсь быть ему хорошей женой, – тихо и печально проговорила Элеонора, – но я никогда, никогда не полюблю его.
– Ну, это мы еще посмотрим, – произнесла Габи и оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что их никто не сможет подслушать. её голос упал до громкого, свистящего шепота. – Выбросьте его из головы, госпожа! Это сумасшествие – думать о нем. Вам, бедной сироте, мечтать о герцоге королевской крови? Безумие! Не смейте любить его, госпожа, или это сделает вас несчастной грешницей. Раз и навсегда выбросьте его из головы и никогда не говорите об этом ни слова никому! Вы поняли меня? Никому!
Элеонора печально взглянула на няню. Девушка знала, что пришел конец всем её надеждам, но ей было ясно и то, что она никогда не сможет забыть его. Она будет любить его по-прежнему, но это станет её секретом. Они могут выдать её замуж за кого угодно – и они это сделают, но сердце её принадлежит только ей и Богу, и люди не сумеют заставить её полюбить кого-то по приказу. Но перед Габи она тут же приняла смиренный вид; эту маску девушке предстояло носить все ближайшие дни.
Ну вот все и позади. В десять часов вечера на следующий день после прибытия отряда Морлэнда состоялась церемония обручения, и Элеонора теперь вполне могла считать себя замужней женщиной. Обряд прошел тихо, без всяких неожиданностей, и после него весь свадебный кортеж проследовал в зал, чтобы отпраздновать это событие. Морлэнды могли быть довольны: их принимали как дорогих гостей. Зал заново отделали, на пол набросан свежий тростник, портьеры выколочены, столы и скамьи выскоблены, стол на возвышении застелен красивой скатертью из дамаста, а на ней в надлежащем порядке расставлены кубки, разложены доски, на которых режут хлеб, приготовлены салфетки и полотенца, а также соль и сам хлеб.
Лорд Эдмунд и Белль возглавляли кортеж, за ними следовали Элеонора, её нареченный и Морлэнд, все в своих самых нарядных одеждах. Элеонора выглядела ослепительно-прекрасной, как и положено невесте. Она облачилась в свое лучшее платье из темно-красной шерсти с небесно-голубой нижней юбкой. Тонкую талию девушки стягивал пояс, сплетенный из золотой проволоки и украшенный ляпис-лазурью, подарок к свадьбе от опекуна; с пояса свисал заветный молитвенник и выточенный из слоновой кости футлярчик для ароматических шариков – свадебный подарок от Белль. Волосы Элеоноры были уложены в прическу «a cornes», на которую набросили покрывало из великолепного накрахмаленного муслина; оно было тяжелым, и его трудно было удерживать в нужном положении, так что девушке все время приходилось выступать с высоко поднятой головой, как королеве.
её будущий муж и считал её королевой. Он был ослеплен её красотой с той самой минуты, как впервые увидел её, и тот факт, что невеста совершенно не обращала на него внимания, ничуть не удивлял юношу. Он понимал, что произвел на неё далеко не лучшее впечатление, поскольку появился перед ней весь в грязи и пыли после долгого пути, да к тому же всю дорогу его с ног до головы обделывал щенок, внесший свою лепту в букет стойких запахов человеческого и лошадиного пота. Даже сейчас, помытый и наряженный во все самое лучшее, Роберт чувствовал, что выглядит как воробей в стае соек. Его парадные одежды были не так уж и хороши; впрочем, его тощую, долговязую фигуру, похоже, не слишком украсили бы и самые великолепные одеяния. Юноша шел за своей суженой и страшно волновался.
Когда они оказались в зале, Элеонора огляделась и была обрадована и тронута тем, как много усилий приложили обитатели замка, чтобы сделать её праздник чудесным. Потом она посмотрела на мужчину, который стоял рядом: очень молодой человек с волосами какого-то мышиного цвета, с песочными ресницами и добрым, застенчивым ртом. Поначалу этот юноша напомнил ей барана, ибо в душе её жил совсем другой образ. Элеоноре нравились мужчины с квадратными челюстями, с солдатской выправкой, с уверенной улыбкой; плотно сбитые воины с сильными шеями жеребцов и широкими, мускулистыми плечами завзятых рубак. Как она может найти хоть что-то привлекательное в этом нервном мальчике со ртом поэта и телом танцора?
