Трейси Слэттон - Бессмертный
Тот кивнул, извлек на свет шершавую веревку и связал мне руки за спиной. Я открыл было рот, но, не успев сказать ни слова, опять получил от офицера затрещину. В ухе загудело так сильно, что я совсем оглох. Из уха потекла теплая струйка крови и закапала на шею. Я поднял голову и посмотрел на Массимо, не веря своим глазам. Он стоял потупясь и не поднимал на меня глаз. Остальные зеваки давно отвернулись; происшествие, хоть и не самым приятным образом, разрешилось, и люди разошлись, сочтя, что все закончено. Сильвано склонился и взял Массимо за руку. Другой рукой, почти ласково, он бросил что-то Массимо в ладонь. Блеснул металл, и Массимо быстро прижал флорин к груди. Целый флорин! На него можно кормиться месяц. Массимо бросил на меня равнодушный взгляд и, прошептав: «Я выиграл», скрылся прочь.
Офицер подтолкнул меня к Сильвано.
— Значит, ты его забираешь, — буркнул офицер. — Но чтобы больше от него не было бесчинства!
— Бесчинства я и сам не люблю. У меня на него другие планы, — холодно ответил Сильвано.
Я ощутил во рту горький вкус желчи. Если б не пустой желудок, меня бы вырвало. Я дернулся в сторону, но в его длинных гладких пальцах таилась опасная сила, и он держал меня за веревку, которой были связаны запястья. Он дернул веревку вверх и так больно вывернул мне руки, что я застонал. Я озирался по сторонам в поисках спасения, помощи, но ждать ее было неоткуда. Все вернулись к своим делам. Какая-то старуха плаксивым голосом выпрашивала милостыню. Я видал ее под Понте Веккьо[7] и даже, бывало, делился с ней объедками. Теперь она на меня даже не посмотрела. Массимо убежал, Паоло нигде не видно.
Сильвано поднял мои запястья, толкая вперед.
— Путь недалекий, — сказал он. — В пределах городских стен. Наверняка ты знаешь, где находится мое прекрасное заведение. Все знают.
Я вспомнил о сброшенных в реку трупах, иногда даже расчлененных, которые уплывали по Арно из этого заведения. Это всегда были совсем юные мальчики и девочки.
— Прекрасным ваше заведение люди не зовут.
— Да что они понимают! Красота повсюду, во всем, и она бывает разной, — весело ответил он и начал на ходу насвистывать церковный гимн.
Вечер раскинул над городом закат, точно розовый плащ поверх голубой туники. Меркли последние лучи солнца, и Понте Веккьо с каменными и деревянными домиками, скучившимися, как птичьи гнезда, решеткой перегораживал вечернее небо, будто черная лента, протянутая по желтому шелковому полотнищу. Городские строения являли собой гармоничную гамму серо-желтых тонов, а холмы Фьезоле[8] вдалеке уже покрывались индиговой тенью. Их красота словно подчеркивала мучительность ожидавшей меня судьбы. Я то и дело спотыкался и падал, стараясь сколько можно оттянуть время. Но Сильвано был терпелив. Он ловко скручивал веревку, выворачивая мне руки, а когда я вскрикивал, толкал меня вперед. Совсем скоро мы оказались у городских стен, перед дворцом, чей безукоризненно оштукатуренный фасад скрывал все, что происходило в этих стенах. Я не знал всех подробностей, да и не хотел знать, но кое-какие слухи до меня доходили. На улицах я, конечно, повидал много сцен распутства: мужчин с проститутками, любовницами и даже с мужчинами. Этот дом был пристанищем самого грязного плотского греха. Паоло и Массимо шепотом рассказывали, что за дверями, которые вот-вот готовы были меня поглотить, скрывался знаменитый на всю Тоскану своим неслыханным развратом публичный дом.
ГЛАВА 2
Нас встретила тишина, густая, как запекшаяся кровь. Она меня просто ошеломила. Я не привык к тишине. На улицах Флоренции всегда было шумно, отовсюду слышался то пьяный смех, то басистые выкрики драчунов, перебранки, ржание лошадей, лай собак, мычание коров, которых вели на убой, звон колоколов на башне Флорентийского аббатства, зазывные голоса проституток, грохот колес по мостовой, звон кузнечных молотов по наковальням, лязг якорных цепей на Арно, шлепки выкидываемых из окон отбросов, гомон каменщиков на строительстве новой огромной церкви Санта Мария дель Фьоре,[9] которая, по слухам, однажды будет венчать город, трубы глашатаев, призывавших послушать новости, звуки волынки или виолы да гамба[10] по вечерам… Даже ночью улицы вздрагивали от шума. Но я привык к этому. Более того, постоянный галдеж стал частью моего существования, как переплетение нитей создает рисунок на ткани. Поэтому тишина, окутавшая меня в борделе Сильвано, казалась неестественной и ядовитой. Она была непривычна мне, чужаку без семьи и без имени.
Сильвано не обратил внимания на мое изумление и просто толкнул к двум дородным женщинам, которые встретили нас в вестибюле.
— Накормите его и вымойте, а то воняет, как от помоев. — Сильвано наморщил нос, выражая свое отвращение. — Отведите в прежнюю комнату Донато. Ее уже приготовили. Вечером он будет работать.
Женщины кивнули, и одна из них взяла меня за плечо. У нее было лунообразное лицо, изборожденное горестными морщинами, темные волосы и усталые глаза, испещренные сеточкой красных прожилок. Изо рта у нее несло вином и чесноком. Другая, моложе и бледнее, с красным родимым пятном во всю щеку, сунула руку мне за спину. Видимо, у нее был нож, потому что запястья мои наконец освободились. Я прижал их к груди, и женщина перерезала оставшиеся узлы. Веревка упала на пол. Я потер запястья, а женщина подобрала с пола обрывки веревки. Сквозь тонкую белую сорочку я видел, что ее спина иссечена вздувшимися красными полосами.
— От вшей избавьтесь, — добавил Сильвано и пошел прочь. — Он предназначен для благородного класса. И не забудьте про ухо. Бракованный товар идет по низкой цене.
Он покинул вестибюль, и мое здоровое ухо уловило приглушенные шаги на лестнице.
Ведя меня по дворцу, женщины молчали. Дворец словно был опутан мраком. Окна затянуты плотными шторами, подрагивают высокие свечи, но даже в темноте я видел, что комнаты обставлены роскошно. Тканые шпалеры с богатым узором украшали стены, по углам — вычурная резная мебель и расписные сундуки. Я не мог скрыть восхищение. Бывало, я частенько украдкой из любопытства заглядывал в окна, чтобы посмотреть, как живут другие люди, но мне никогда не приходилось бывать во дворце. Я с разинутым ртом таращился на увесистые канделябры и плюшевые ковры, но не увидел ни одного человека, только один раз мне показалось, что кто-то очень маленький прошмыгнул за дверь. Женщины не теряли времени попусту и сразу привели меня в атриум,[11] ярко освещенный факелами и фонарями. Нас ожидала громадная кадка с очень горячей водой. Женщина с круглым лицом подвела меня к кадке и начала развязывать пояс вокруг рубахи. Я не привык к подобной интимности и шарахнулся в сторону. Молча и не меняя выражения лица, она продолжала свое дело, и скоро пояс с рубахой очутились на полу, а следом и штаны. Оказалось, в этом мире у меня только и было, что маленькая кучка грязных лохмотьев. Даже я видел, как в ней шевелились вши. Я прикрылся ладонями. Вторая женщина, что была побледнее, исчезла и вернулась с бутылочкой оливкового масла и какой-то тряпкой. Луноликая потянулась к моей голове, но я выхватил у бледной бутылочку и сделал большой глоток зеленого масла. Оно было густое и почти сладкое на языке, и я довольно замычал.
