Игорь Срибный - Берендеев лес
- Летом, глядишь, явятся новые.
- Пусть! Они пополнят число наших рабов и удобрят степь своей свежей кровью. Приказано всех, кто не пасет своего скота, а живет грабежом и вымогательством, кто избегает ясачных списков и не придерживается указанных ему мест кочевий, кто бродит по степи без ярлыков, хватать и забивать в колодки. А тех, которые не годятся для работы, - убивать на месте. Это справедливо. Государство, которое терпит сброд, само превращается в сброд.
От чащи лесной донеслись громкие голоса, десятник насторожился.
- Кого-то еще поймали…
Появились двое воинов, они волокли мокрого человека. Степан ахнул: ведь это селянин, который про соседа своего рассказывал, людоедами похищенного!
- Мы нашли его связанного в ручье, - пояснил воин.
Десятник усмешливо следил за тем, как Степан бросился растирать у костра синего, полуживого человека. Странные эти русы…
- Они хотели его хорошо прополоскать, а потом изжарить, - сказал он.
- Неужто правда, десятник?
- Зачем бы им класть его в воду? А из тебя и мальчишки шаман выпил бы кровь. А потом принесли бы вас в жертву своему рогатому богу. Поганое племя…
Утром нашли след вождя-шамана, уводящий за реку. Воин, стоявший всю ночь поблизости клялся, что не слышал даже шороха мыши. Отряд решил двигаться по следу – за голову вождя плосколицых, упорно сохраняющих обряд поедания пленников, обещалась большая награда. Захваченных разбойников, связанных длинной волосяной веревкой, погнали на ближнее становище.
- Что с ними сделают? – спросил Степан, провожавший отряд до опушки.
- Может, кто захочет выбрать себе раба. Хотя, какие из них рабы? – даже скота пасти не умеют. Видно, придется поучить на них стрельбе из лука наших мальчишек. Прощай, Степан!
Татарин пришпорил коня и помчался к броду. У седла его на ремешке, продернутом сквозь уши, болтались головы разбойников, в том числе и упокоенных Степаном. За них полагался бакшиш…
Глава 4
Воротившись на поляну, Степан заглянул в скит. Спасенный татарами селянин спал, заботливо укрытый овчинным полушубком. Никита пристроился с ногами на полатях, до подбородка натянув холстину и забившись в самый темный угол. Он стрельнул глазами в сторону Степана и вымученно улыбнулся ему краями губ. Степан решил не трогать отрока и тихонько затворил дверь.
Теперь нужно было отыскать волка…
Обойдя скит вокруг, он нашел в траве, изрядно уже побитой заморозками, саадак из грубой, невыделанной телячьей кожи с луком и стрелами, оброненный в свалке кем-то из напавших ночью людоедов, и меч грубой ковки. Меч был столь тяжел, что Степан едва смог поднять его с земли. Еще раз подивившись неимоверной силе плосколицых, которые могли орудовать таким неподъемным оружием, Степан потащил меч под навес…
Под навесом у колоды, на которой рубили дрова для печи, нашел Степан волка. Зверь лежал на боку, тяжело поводя запавшими боками, и хрипло, со свистом дышал. Под телом его растеклась огромная лужа крови, вытекающая из распоротого страшной силы ударом загривка. Глаза его виновато смотрели в глаза Степана.
Степан присел около волка и осмотрел рану. Меч или рогатина глубоко разрубили мышцы на могучей шее зверя и повредили крупную кровеносную жилу.
- Никитка, принеси-ко холстинку чисту да воды горячей с печки! – крикнул он отроку.
Никита принес требуемое, и Степан долго возился, обмывая рану зверя. Затем сходил в скит и, взяв катышек козьего жира, стал разминать его с солью. Никитке Степан велел мелко-мелко нарубить небольшую луковицу. Всё смешав в глиняной миске, Степан пальцами заложил полученную мазь прямо в рану, отчего волк вздрогнул и коротко взвыл, подняв морду. Степан обмазал остатками мази шкуру вокруг раны и плотно обвязал её холстиной. Волк беспокойно заворочался…
- Дядь Степан! – Никита, едва не плача, смотрел на зверя. – Гляди, как больно ему!
- Ништо, Никитушко! - ответил Степан, поглаживая крупную волчью голову промеж ушей. – Это верное средство при таких ранах. Я свои раны тож так пользовал. Сейчас зело больно ему будет, но вся грязь из раны выйдет. А потом два дня – и рана начнёт заживать. Плесни-ка водицы ему в миску!
Волк, будто уразумев всё сказанное Степаном, вдруг повернул голову и глянул на Степана с какой-то звериной благодарностью…
Никита налил в глиняную миску воды и поставил у волчьей морды. Зверь испил немного водицы, задышал ровнее и… уснул, положив морду на лапы и изредка вздрагивая всем телом...
Степан устало присел на чурбак и задумался о событиях ночи, немало смутивших его разум… В голове его с трудом совмещались величавые города, окруженные березовыми и сосновыми рощами, изумительной красоты храмы, под сводами которых тихой музыкой льются торжественные богослужения, и это степное племя, что, поедая людей, приносило обет верности своему страшному божку, пришедшему из каких-то темных времен. Не самого ли бога их поганого видел он прошлой ночью в залитом кровью ските отшельничьем при мрачном свете смоляного факела? Но вот странная мысль: хуже ли это людоедское племя тех людей в кафтанах, шитых золотом и серебром, кои покупают в рабы двуногих собратьев своих целыми селами да деревнями и замучивают их до смерти в каменоломнях да на торфяниках и смолокурнях, на нивах хлебных да на градостроительстве и прокладке шляхов княжеских? И виноваты ли злосчастные людоеды в том, что знать боярская лишила их скота и пастбищ, загнала в волчьи урманы, обрекла на житие звериное, и люди стали подобны волкам. И как Руси-то не одичать?! А вот те, бояре, что в городах, воздвигнутых на чужом золоте и чужой крови, они устояли бы в таких условиях, не выродились в полузверей?
Думками мрачными поглощенный, не заметил Степан как на свет Божий вышел, кряхтя и покашливая, селянин михайловский. Лишь когда тот уселся рядом на чурбак, поднял Степан тяжелую голову.
- Что, братец, отошел от страхов лесных? Как же тебя угораздило в лапы людоедов попасть? – спросил Степан.
- Вот так и попал, - пробурчал селянин. – Наши-то кучно шли, а я крайний был. Да остановился нужду справить малую. Только за дерево встал, меня ровно котенка ухватили и в кущари зашвырнули. Я и пикнуть-то не успел… А тама связали по рукам и ногам да в ручей-то и сунули, камень к поясу подвязав. Лишь рот да нос снаружи осталися… Я как морды их плоские увидал, так, словно паралик меня разбил – всяку волю утратил… Мешок с отрубями стал, а не воин… - Мужик вдруг надсадно закашлялся…
