Геннадий Ананьев - Князь Воротынский
Москва могущественней Казани, это – истина, и если станет Казань и впредь досаждать Москве, нанося ей урон и обиды, тогда подрубит она ханство под самый корень. Только добрый мир спасет правоверных от бесцельной гибели, сохранит все, что у них есть сегодня: процветание и веру. Да и от Гиреев алчных, мечтающих стать властелинами Вселенной, обережет Москва.
Ясно каждому, кто имеет ум и честь, что властолюбие и жестокость Гиреев не имеет предела. Казанское ханство под их пятой застонет стоном горестным, и прольется без меры кровь правоверных. А простит ли Аллах своему первослужителю, кому определено направлять верующих на путь истинный, подобное? Хотя он и Милосердный. Не станет ли его, сеида, участь подобна участи Мухаммед-Амина?
Раздумья эти прервал мулла одной из окраинных мечетей Казани, которому сеид обещал летом этого года паломничество в Мекку и Медину. Мулла всячески поддерживал его, сеида, политику, был истинным сторонником московского протектората и не хотел никаких осложнений во взаимоотношениях казанского хана с московским царем.
– Слышал я, почтенный улема, от своих прихожан, будто их подговаривают выступить против Шаха-Али. А когда, обещают, сядет на ханство Сагиб-Гирей, будет его сторонникам вольно грабить русских купцов. Богатство их, внушают, вызывая алчность, не подлежит счету.
– О, дрова для геенны! Как много отступивших. Не Всевышний ли предупреждал нас: «Сколько мы погубили до них поколений; они были сильнее их мощью и искали на земле, есть ли убежище!.. Поистине, в этом – напоминание тому, у кого есть сердце или кто преклонил слух и сам присутствует!»
– Человек – заблуждающийся. А многие к тому же – алчны.
Нет, не понял почтенный мулла сеида. Не об этом он сокрушался. Верно, алчные всегда забывают, что ограбить купца – ограбить себя; убить купца – убить себя; но те, кто толкает на прегрешение алчных, разве у них нет головы? Царь московский может постоять за своих людей. Месть настигнет свершивших зло, и целое поколение казанцев исчезнет с лица земли. Именно это заботило сеида. К таким же последствиям вело и подстрекательство против Шаха-Али. Итог один: война с Россией. А это – конец.
«Неужели Мухаммед-Гирей со своим братом завоюет казанское ханство?! Тогда – всему конец. Сагиб-Гирей – начало конца. На многие века!» – гневался сеид на тех, кто, называя себя мусульманином, совершенно не считался с мнением его, первосвященника, кому Аллах предначертал направлять на верный путь предавшихся Аллаху. С мнением верховного судьи всех поступков правоверных в ханстве.
– Призывай с мимбара молящихся не идти путем отступников, для кого у Аллаха припасен огонь жгучий. Да благословит тебя Всевышний, Всемилостивейший и Милосердный. И прошу тебя, давай мне знать обо всем, что услышишь против Шаха-Али или что о Сагиб-Гирее.
Мулла покинул покои сеида, и тот погрузился в тяжелые раздумья. Вот уже третий священнослужитель приносит ему подобную весть. Выходит, не случайно подстрекают казанцев против Шаха-Али. Выходит, Мухаммед-Гирей, совсем потеряв голову, рвется подчинить себе казанское ханство. Трудно будет Шаху-Али противостоять своими силами, почти невозможно, ибо он не любим народом, слишком молод и не в меру мстителен, не наделен и проницательностью. Шаха-Али нужно менять. Срочно. Пока не нагрянул Мухаммед-Гирей со своим братом.
«Сегодня подготовлю письмо царю Василию и завтра пошлю гонца».
И еще одно свое намерение он, наконец, решился исполнить. Он давно собирался произнести с мимбара проповедь о том, что не должно быть вражды между мусульманами и христианами, ибо они – одной веры. Как и иудеи. Авраам – отец Измаила и Исаака. Моисей, Муса, почитаем и иудеями, и мусульманами. Иисус Христос, Иса, был предтечей пророка Мухаммеда. Бог один у всех, лишь разные пророки, которые и почитаются по-разному. Но разве это – предлог для вражды? Сеид понимал, что подобная проповедь прозвучит громом среди ясного неба, ибо народ темен и знает лишь то, что внушают ему с детства муллы и родители, оттого все не решался на такое откровение, но теперь видел, что пора внушить праведную мысль вначале служителям мечетей, чтобы потом, когда он сам прочтет проповедь, они поддержали его в своих проповедях и в беседах с правоверными.
Он тут же послал своего верного слугу к Шаху-Али, чтобы тот нашел благовидный предлог посетить его, сеида, завтра после свершения салят асгозахр, полуденного намаза, а сам сел писать письмо царю Василию, не доверяя это секретное слово никому. Даже преданному секретарю.
На рассвете, когда еще не разнеслись над городом с минаретов мечетей призывы муэдзинов к верующим совершить салят ассубх, чтобы вознести вместе с зарей хвалу Всевышнему, гонец сеида выехал со двора первосвященника и поскакал к переправе. Провожал его сам сеид, совершив перед этим фатиху.
Не внял Аллах просьбе сеида благословить путь гонца, через несколько часов его, скрученного арканом и завернутого в кошму, бросили к ногам мухаммед-гиреевского ципцана и вытащили изо рта тугой кляп.
– Было ли с ним письмо? – спросил ципцан перехвативших сеидовского гонца.
– Мы не искали у него ничего, – ответил один из воинов, могучий, как буйвол. – Зачем зря терять время. Если письмо есть, оно – с ним.
– Развяжите. Обыщите. Или ты сам скажешь, продавшийся неверным, где послание нечестивца Василию?
– В голенище сапога, – покорно ответил гонец, совершенно не собираясь противиться воле Аллаха, который предначертал ему то, что предначертал.
– Кому должен был передать письмо?
– В Алатыре, стрелецкому воеводе. Потом вместе с ним скакать к великому князю Василию.
– Он – не великий. Он – раб Мухаммед-Гирея, да продлит Аллах его жизнь, – молитвенно провел ладонями по щекам и подбородку ципцан, затем, после небольшой паузы, продолжил: – Ты – отступник от веры, ты еще и предавший своего господина. Есть разве таким доверие? Нет! – И повелел воину-бугаю: – Увезите в лес, разрубите на куски и бросьте на съедение волкам. Потом ты, – перст в сторону воина-бугая, – не медля ни минуты, вернись сюда. Предупреждаю: ни один человек не должен знать, что мы перехватили посланца сеида! Не сдержите язык за зубами, не сносить вам головы!
Как только унесли вновь опутанного арканом и завернутого в кошму гонца, ципцан с нетерпением принялся за сеидово послание к московскому царю, время от времени восклицая:
– О, Аллах!
– Смерть отступнику от пути Аллаха!
– О, желтая собака!
Как он сейчас гордился собой, что так ловко обвел вокруг пальца доверчивого сеида. Еще в Крыму он знал, что первосвященник казанский вещает с мимбара неугодное Аллаху – призывает к дружбе с русским царем, а не к джихаду с неверными, но, приехав в Казань, он целовал ичиги сеида, не пропускал ни одной его проповеди, всегда оказывал знаки нижайшего почтения, даже раболепия; глаз в то же время с сеида не спускал – вот и клюнул простофиля-предатель, не особенно таился, посылая гонца.
