Эдвард Уитмор - Шанхайский цирк Квина
Вряд ли, отвечал Кикути-Лотман. Он один из двух моих личных телохранителей и всегда при мне. Второй — тот молодой человек, что проводил вас сюда. Молодого я зову студентом, а старого — полицейским, потому что ими они и были, когда я их нанимал. У студента хорошая память, а полицейский хорошо жарит мясо. А теперь, мистер Квин, давайте поговорим. Зачем вы пришли?
Я пытаюсь узнать что-нибудь об отце, хотя я не представляю себе, что вы можете мне о нем сообщить. Он умер перед войной.
Перед войной я был ребенком, мистер Квин, и единственные иностранцы, которых я знал в детстве, — два друга рабби Лотмана. Один был отец Ламеро, а другой — престарелый русский лингвист по имени Аджар, он тоже жил в Камакуре. Аджару тогда было под восемьдесят, вы, наверное, только что родились. Неужели позднее вы изменили имя на более американское?
Кикути-Лотман ухмыльнулся. Квин улыбнулся и покачал головой.
Боюсь, что нет. Это получилось бы складно, но Аджар — не тот человек, которого я ищу.
Ищете? Вы же сказали, он умер. Что вы имеете в виду?
Что очень мало знаю о своих родителях, кроме того, что они жили здесь. Я приехал в Японию, чтобы узнать хоть что-нибудь.
Но как я могу вам помочь, если я никогда не знал Квина и даже о нем не слышал?
Не знаю. Я знаю только то, что отец Ламеро велел мне прийти к вам — и вот он я.
Квин улыбнулся. Кикути-Лотман рассмеялся.
Мне кажется, сказал Кикути-Лотман, что старый иезуит неспроста вас ко мне направил. Что ж, он хитер, само собой. Полагаю, он знал вашего отца?
Не очень хорошо, только с одной стороны. Он иногда виделся с ним, но никогда подолгу. Он мало что мог мне рассказать.
Но он все-таки знал его, как и рабби Лотмана. Он знал вашего отца и знал моего опекуна, и, очевидно, есть причина, по которой он хотел нас свести. Вы не знаете зачем?
Нет.
Кикути-Лотман снял очки, чтобы протереть стекла, и его глаза превратились в две темные точки. Снова водрузил очки на нос, и Квин встретился с взглядом двух огромных улыбающихся глаз.
Думаю, что я знаю, сказал Кикути-Лотман. Думаю, это как-то связано с пьесами Но. В них ведь все держится на условностях, не правда ли? Актеры носят маски, так что их сразу можно узнать, и потом количество ролей довольно ограничено, неважно, о чем при этом пьеса. Всего горсточка. Ведьма, принцесса, старик, брат и так далее. И вот оказывается, я знаю о моих родителях только одно, и рабби Лотман мог рассказать об этом отцу Ламеро совершенно так же, как рассказал мне.
А именно?
Об их последнем цирковом представлении. Как они умерли. Вы знаете историю о том, как император Тайсё[35] открыл парламент?
Нет.
Я расскажу вам, но сначала прошу извинить меня, подождите минутку.
Вошел охранник с автоматом, стал по стойке «смирно», щелкнул каблуками и протянул Кикути-Лотману второй отчет. Тот зажег новую длинную сигару и просмотрел листок бумаги.
Как я и ожидал, сказал он. Запрети беспошлинный провоз автомобилей в Таиланд, вместо этого предложи право на рыбную ловлю в Исландии. Приобрети контрольный пакет акций производителей цейлонского чая, и пусть знают, что в Малайзии не разгрузят ни одного корабля, а из Турции не вывезут ни грамма опиума, пока мы не получим контроль над бомбейскими мужскими борделями. Пошли письмо с соболезнованиями главе семьи в Бурунди. Согласись финансировать аэропорт на Сулавеси, а сталелитейный завод в Сиккиме не надо. Выясни результаты скачек в Буэнос-Айресе и пошли выручку нашей страховой компании в Лондоне. Поддержи поставками оружия не султанов в Сабе, а местных террористов. В Сомали наоборот, лиши поддержки террористов и пошли контейнеры к шейхам. Купи австрийские горнолыжные курорты, продай ливийскую электронику. Возьми под контроль транссибирский трубопровод.
Нефть или газ? спросил охранник.
Газ, отвечал Кикути-Лотман. Заключи эту сделку через наши банки в Женеве и Цюрихе. Продай права на наши оффшорные компании в Африке, заключи сделку с премией на бразильские джунгли. Взыщи дополнительные восемь процентов со всех кораблей, стоящих на якоре в Средиземном море. Заложи основы туриндустрии на Каспии, в Иране, сделай упор на быстроходные катера, закусочные бары и быстрое обслуживание. Назначь забастовку финских шахтеров на послезавтра. Отмени гондурасский бойкот никарагуанским бананам. Прикажи от моего имени всем членам организации до выходных постричься. Больше мне сегодня отчетов не приноси.
Телохранитель вышел пятясь. Кикути-Лотман вынул из кармана новый галстук.
Император Тайсё, сказал он, правил в двадцатые, когда отец Ламеро впервые приехал в Японию. То, о чем я хочу вам рассказать, вызвало огромную сенсацию, хотя, естественно, об этом не появилось ни слова в печати. В те времена император был богом, и этим его обязанности в основном и исчерпывались. Разве что еще ему полагалось открывать парламент. Камергеры всегда волновались, как Тайсё поведет себя на открытии, ведь с головой у него всегда было так себе. И вот в тот раз он стоял на трибуне, кажется, в полной прострации, даже речь читать не собирался. Он просто стоял, глядя на склоненные головы, с ничего не выражающим лицом. Так прошло десять минут, а потом он неожиданно улыбнулся, будто ему в голову пришло что-то забавное. Неожиданно он быстро свернул речь, которую держал в руке, на манер подзорной трубы, поднес ее к глазу и оглядел зал, пристально всматриваясь в каждого по очереди. Камергеры поспешили схватить его, но он уже прокричал высоким пискливым голосом: «Привет, там внизу. Я император. А вы кто?»
Кикути-Лотман рассмеялся.
Он не хотел отдавать свою подзорную трубу, так что им пришлось его вывести и открыть парламент без речей. Смысл во всем этом вот какой: именно так, возможно, и поступает отец Ламеро. Может быть, он говорит: «Я император, а за себя отвечаете только вы и никто больше». Он знал моего опекуна, знал вашего отца, знал, как умерли мои родители. Между ними должна быть связь, и это последнее цирковое представление тоже что-то значило во всей этой истории. Ну, то самое, на огромном загадочном складе на окраине Шанхая.
Шанхая?
Конечно. Где же еще в Азии можно устроить такое цирковое представление?
* * *Когда они поужинали, Кикути-Лотман разлил бренди. Большой Гоби смотрел на огонь и дремал. Над каналом поднялась полная луна. Было уже далеко за полночь, и город затих. Глядя на спокойную воду перед плавучим домом, они, казалось, унеслись далеко-далеко от Токио.
Кикути снял галстук и завязал вместо него другой, ярко-алого цвета.
Цирк, объявил он, снимая очки, отчего его глаза превратились в точки. Он прочитал стихотворение:
