Густав Эмар - Арканзасские трапперы
— О! — сказала Хесусита, благоговейно сложив руки и подняв глаза к небу. — Во всем этом виден перст Божий! — А скажите мне, моя дорогая, — продолжала она, обращаясь к молодой девушке, — знали ли вы, зачем ваш дядя генерал поехал в прерии? Не говорил ли он или не намекал ли вам об этом?
— Никогда! — отвечала Люция.
— Как это странно! — прошептала Хесусита.
— Да, очень странно, — подтвердил Эусебио, стараясь затянуться своей потухшей сигареткой.
— Но как же проводил время ваш дядя, приехав в прерии? — спросила Хесусита. — Извините меня за эти вопросы, мое дитя. Поверьте, что я спрашиваю не из пустого любопытства. Позднее вы поймете меня и убедитесь, что только из глубокого участия к вам желаю я знать все.
— Я и теперь нимало не сомневаюсь в этом, сеньора, и не стану ничего скрывать от вас, — отвечала, нежно улыбнувшись, Люция. — Все время по приезде сюда мой дядя был очень грустен и озабочен. Он отыскивал людей, долго живших в прериях, и когда ему удавалось найти их, сидел с ними целыми часами и расспрашивал их.
— О чем же? Вы, конечно, помните?
— К стыду моему, я должна сознаться, сеньора, — отвечала, покраснев, молодая девушка, — что не обращала внимания на эти разговоры, в которых, как я полагала, не могло быть для меня ничего интересного. Жизнь моя до этой поездки была так однообразна, я видела мир только из-за стен монастыря, и когда мы поехали путешествовать, величественная природа, внезапно открывшаяся предо мною, до того поразила меня, что я не думала ни о чем другом. Я никогда не уставала любоваться этим чудным новым для меня зрелищем и удивляться могуществу Творца.
— Вы правы, мое дитя, — сказала Хесусита, целуя ее в лоб. — Однако мои вопросы, всего значения которых вы не можете понять, утомляют вас. Не хотите ли поговорить о чем-нибудь другом?
— Как вам угодно, сеньора, — отвечала Люция, тоже целуя ее. — Я очень счастлива, когда вы говорите со мной, и какой бы предмет разговора ни выбрали вы, он всегда будет интересен для меня.
— Я и сама рада поговорить с вами, мое дитя. Однако мы так разболтались, что совсем забыли о моем сыне. Он ушел с утра, и ему уже давно следовало бы вернуться.
— Господи! Только бы не случилось с ним какого несчастья! — воскликнула Люция.
— Значит, вы расположены к нему? — спросила, улыбаясь, Хесусита.
— О, сеньора! — отвечала молодая девушка, и щеки ее вспыхнули. — Как же мне не чувствовать расположения и глубокой признательности к человеку, который оказал нам столько услуг?
— Мой сын обещал освободить вашего дядю. Будьте уверены, что он исполнит свое обещание.
— Я нимало не сомневаюсь в этом, сеньора! — горячо воскликнула Люция. — У него такой благородный, великодушный характер! Как подходит к нему его прозвище «Чистое Сердце»!
Хесусита и Эусебио с улыбкой смотрели на нее. Они были счастливы похвалами молодой девушки.
Заметив, что их глаза устремлены на нее, Люция замолчала, смущенно опустила голову и покраснела еще больше.
— Вы можете продолжать, мое дитя, — задумчиво сказала Хесусита. — Мне приятно слушать ваши отзывы о моем сыне. Да, у него благородный характер! Это избранная натура, и не все понимают его. Бог послал ему испытания, но придет день, когда ему будет оказана справедливость!
— Неужели он несчастлив? — робко спросила молодая девушка.
— Разве может быть кто-нибудь вполне счастлив в этом мире? — отвечала, вздохнув, Хесусита. — У всякого есть свое горе — все мы несем свое бремя. Бог соразмеряет его по силам каждого.
В пещере послышалось какое-то движение, в нее вошло несколько человек.
— Ваш сын вернулся, сеньора, — сказал Черный Лось.
— Благодарю вас, мой друг, — отвечала Хесусита.
— Слава Богу! — радостно воскликнула молодая девушка, вскочив с места, но тотчас же снова села, смущенная тем, что невольно выказала такую горячность.
Чистое Сердце вернулся не один. С ним вместе пришли Весельчак, Орлиная Голова и несколько охотников.
Войдя в пещеру, он прежде всего отправился к матери и, поздоровавшись с ней, поцеловал ее в лоб, а потом с каким-то странным замешательством поклонился Люции.
Она тоже очень застенчиво ответила на его поклон.
— Ну что же? — весело сказал он. — Очень скучали вы здесь, мои пленницы? Время, наверное, тянулось для вас страшно долго в этой пещере. Простите меня, сеньорита, за то, что я поместил в таком жалком жилище вас, привыкшую жить в великолепных дворцах. Что делать! Я не мог предложить вам ничего лучшего.
— Около матери того, кто спас мне жизнь, кабальеро, — отвечала девушка, — я не могу думать о неудобствах помещения. Каково бы оно ни было, оно кажется мне лучше королевского дворца.
— Вы слишком добры, — пробормотал Чистое Сердце, — и приводите меня в смущение вашей снисходительностью.
— Удалось ли тебе сделать что-нибудь сегодня, мой сын? — спросила Хесусита, с целью прекратить разговор, который заметно смущал молодых людей. — Нет ли каких известий? Люция ужасно беспокоится о своем дяде. Ей так хочется поскорее увидеть его.
— Я понимаю тревогу сеньориты, — отвечал Чистое Сердце, — и надеюсь, что мне скоро удастся успокоить ее. Но сегодня мы почти ничего не сделали: невозможно было отыскать следы бандитов. Это привело меня в отчаяние. К счастью, на обратном пути, в нескольких шагах от пещеры, мы встретили доктора, который, по своему обыкновению, собирал растения. Он сказал нам, что видел какого-то подозрительного человека недалеко отсюда. Мы тотчас же отправились искать этого незнакомца, нашли его и привели сюда.
— Как видите, сеньор, — лукаво сказала Люция, — и собирание растений может принести пользу. Доктор оказал вам большую услугу.
— Совсем не желая этого, — ответил, засмеявшись, Чистое Сердце.
— Я и не говорю, что он желал, — шутливо сказала молодая девушка. — А все-таки вы обязаны своей удачей именно тому, что он собирал растения.
— В этом занятии есть, конечно, своя доля пользы. Но все хорошо в свое время. А доктор, как мы знаем, не всегда соблюдает это правило.
Несмотря на то, что эти слова напомнили присутствующим о нападении бандитов, они не могли удержаться от насмешливой улыбки при мысли о злополучном докторе.
— Нет, нет! — воскликнула Люция. — Я не хочу, чтобы смеялись над бедным доктором. С того несчастного дня он совсем изменился. Угрызения совести терзают его, и он уже достаточно наказан за свою забывчивость.
— Вы правы, сеньорита, и я впредь никогда не позволю себе смеяться над ним. А теперь позвольте мне удалиться. Мои товарищи умирают с голоду и ждут только меня, чтобы приняться за еду.
