Бернард Корнуэлл - Крепость стрелка Шарпа
— Я же сказал завязать глаза, — бросил он раздраженно. — Или хотите, чтоб он нас всех увидел?
— Увидит, не увидит — теперь не важно, — ответил Кендрик. — До рассвета все равно не доживет, так ведь?
— Да только не забывайте, с кем дело имеете, — предупредил сержант. — Живучий, гад, как десять кошек. Я бы прямо сейчас ему глотку перерезал.
— Нельзя, — возразил Сажит. — Его обещали моему дяде.
— И твой дядя нам заплатит, а?
— Как договаривались.
Хейксвилл выпрямился и шагнул к Шарпу, который по-прежнему не подавал признаков жизни.
— Видите полосы на спине? Я оставил, — с гордостью сказал сержант. — Взял грех на душу, соврал, зато Шарпи отведал ремня. А теперь я его и вовсе на тот свет отправлю.
Хейксвилл вспомнил, как Шарп бросил его на растерзание тиграм в Серингапатаме, как оставил наедине со слоном-убийцей, который едва не раздавил его здоровенной, как дерево, лапой. Дикая ярость всколыхнулась вдруг в нем, лицо перекосилось в страшной гримасе. Он пнул Шарпа в бок. Еще раз. И еще. Кендрик с трудом оттащил разбушевавшегося сержанта от тела.
— Да вы ж его убьете, сарж. Мне-то все равно, но черномазые тогда не заплатят, верно?
Хейксвилл отступил и, отдышавшись, повернулся к индийцу.
— Так как же твой дядя собирается его убить?
— Это сделают джетти.
Сержант довольно закивал.
— Видел, видел. Знаю, как работают. Только не надо спешить. Пусть прикончат его медленно. Чтобы почувствовал.
— Все сделают, — пообещал Сажит. — Медленно и чтобы почувствовал. Мой дядя человек не жалостливый.
— А вот мне жалко, — вздохнул Хейксвилл. — Жалко, что сам не получу такого удовольствия. Как бы я его… — Он плюнул на неподвижно лежащего пленника. — Спи, Шарпи. К восходу уснешь насовсем. Встретишься с дьяволом. Туда тебе и дорога!
Сержант опустился на землю в углу палатки и, достав из кармана пригоршню камней, принялся пересыпать с ладони на ладонь. Кровь на голове Шарпа подсохла, и по ней ползали мухи. К восходу все будет позади: прапорщик сдохнет, а он, Хейксвилл, станет богачом. Месть, подумал сержант, пожалуй, послаще меда.
* * *Ахмед видел, как Шарп упал у входа в палатку. Видел кровь на голове. Видел, как чьи-то руки схватили его за ноги и втащили в полумрак.
Потом Сажит, писарь с розовым зонтиком, повернулся и поманил его рукой.
— Поди сюда, мальчик! — крикнул он.
Ахмед сделал вид, что не понял, хотя понял достаточно: с его хозяином случилось что-то плохое. Он отступил, ведя за собой серого мерина Стокса. Он даже спустил с плеча мушкет, и тогда Сажит, расценив жест как угрозу, бросился вдруг к нему. Ахмед был быстрее. Он подпрыгнул и, распластавшись на спине лошади, не успев еще как следует сесть, ударил серого пяткой в бок. Конь сорвался с места, и Ахмед, изловчившись, вскарабкался в седло. Стремена висели слишком низко, но юный араб вырос среди лошадей и ездить мог в любом положении. Даже с завязанными глазами. Даже задом наперед. Он помчался через лагерь, мимо палаток, костров, жующих сено быков и вскоре оставил индийца далеко позади. Какая-то женщина громко крикнула, когда серый едва не сбил ее играющих в пыли детишек. Уже на краю лагеря Ахмед придержал коня и оглянулся — Сажита видно не было.
Но что делать дальше? В британском лагере Ахмед не знал никого. Он посмотрел туда, где на вершине далекого хребта виднелся Гавилгур. Его прежние товарищи, Львы Аллаха, воевавшие на стороне Ману Баппу, должно быть, укрылись в крепости, но дядя, с которым Ахмед и приехал в Индию из далекой Аравии, погиб и лежал теперь в черной земле Аргаума. Да, мальчик знал других солдат. Знал и боялся. Они, другие, хотели, чтобы он служил им. И не только готовил пищу и чистил оружие. Только Шарп отнесся к нему дружелюбно, и вот теперь Шарп сам нуждался в помощи, а Ахмед не знал, как ему помочь. Подвязывая стремена, он пытался придумать выход.
Тот кругленький, седой, розовощекий англичанин, хозяин мерина, вроде бы друг Шарпа, но как объяснить, что случилось? И все же попробовать стоило. Ахмед развернулся, решив объехать лагерь по периметру, найти дорогу, которую англичане прокладывали в горы, и добраться до места, но уже через минуту его заметил офицер из пикета. Подъехав ближе, офицер увидел британский чепрак.
— Ты что здесь делаешь, приятель? — спросил он, предположив, что мальчишка выгуливает лошадь.
Ахмед испугался и пустился наутек.
— Вор! — крикнул офицер, устремляясь в погоню. — Стой! Держи вора!
Какой-то сипай направил на него мушкет, и Ахмеду пришлось сбить его с ног. Неподалеку паслись лошади, и он повернул к ним, перепрыгнул через ограждение, промчался по грядкам, взял с ходу еще одно препятствие, нырнул под деревья, продрался через кустарник, перелетел через высохший наполовину пруд и достиг наконец леса. Пикетчики не рискнули продолжать преследование и отстали, но из-за крестьянских хижин неслись недобрые крики. Ахмед потрепал серого по шее, проехал еще немного и повернул к краю леса. Впереди лежало примерно полмили открытого пространства, за которым снова начинался обещавший безопасность лес. Вот только выдержит ли усталая лошадь?
— Если будет на то воля Аллаха, — сказал Ахмед и пустил серого в галоп.
Преследователи, хотя и отстали, увидели беглеца, и с десяток всадников возобновили погоню. Кто-то выстрелил. Мальчик услышал хлопок мушкета, но пуля прошла далеко. Ахмед приник к шее серого, полностью положившись на инстинкт животного. Оглянулся только раз — сипаи приближались. Но тут его принял лес, и юный араб повернул на север. Потом срезал к западу. И снова на север. Углубившись в чащу, он придержал тяжело дышащего мерина, чтобы их не выдал стук копыт.
Прислушался. Где-то ржали кони. Преследователи были близко, потом голоса их стали удаляться. Может, лучше было бы сдаться? Наверняка кто-то из англичан знает его язык. Может быть, если он отправится на поиски друга Шарпа, туда, где они прокладывают дорогу, то потеряет время, и помощь опоздает? И что тогда? Положение отчаянное, и Ахмед совершенно не знал, как быть и что делать. В конце концов он решил вернуться в лагерь и повернул назад, навстречу преследователям.
И едва не наткнулся на дуло мушкета.
Человек, державший мушкет, был индийцем, и голову его защищал латунный шлем, какие обычно носили маратхи. Конь стоял в нескольких ярдах в стороне — всадник спешился, чтобы неслышно подобраться к Ахмеду.
Маратх усмехнулся.
Рискнуть? Пришпорить серого и положиться на удачу? Но вынесет ли усталый мерин? Мысль еще не успела оформиться, как из-за деревьев выехал второй маратх. Этот держал наготове кривой тулвар. За ним появился третий. И еще. И еще.
