Андрей Жвалевский - Москвест
Сначала они оцепенели, потом глянули на Мишку… на монету…на кошелек…
Не успел Мишка и мигнуть, как уже летел в стенку ближайшего дома, отброшенный мощным ударом кулака. А его кошелек делили между собой представители закона.
* * *Маша не успела даже сообразить, что происходит, как их с Мишкой уже поволокли по кривой и узкой улице, мимо покосившихся заборов и древних сараев. У Миши было разбито лицо, и у него отпало всякое желание вступать в переговоры. Маша тоже помалкивала, зато конвоиры весело переговаривались:
— Вот дурь, чего в Москву-то переть?
— И то — шли бы себе за Урал, там и искать не будут.
— Сами-то грамотные?
Мишка мрачно проигнорировал вопрос, а Маша на всякий случай кивнула. Вдруг отпустят из уважения? Но мужики только оживились:
— Дело! Стало быть, ищут вас…
— Будет на что шубейку жене справить, а то всю плешь проела…
Мишка зыркал по сторонам, прикидывая, в какой переулок можно нырнуть. Но в глубине души понимал, что никуда нырять не станет. Даже если удастся вырваться из цепкого захвата (что тоже не факт), куда он без Машки? То есть она без него…
Маша уже ничего от растерянности и страха не соображала, только заглядывала в глаза многочисленным прохожим. Но все только старались побыстрее проскочить мимо. Поэтому, наткнувшись наконец на заинтересованный взгляд, Маша, не раздумывая, закричала:
— Помогите!
И тут же поняла, что кричала зря. Человек, к которому она обращалась, сидел в коляске, а коляска довольно шустро проносилась мимо… И вдруг из нее донеслось:
— Васька, стой! Милейшие, вы куда моих дворовых тащите?..
В дальнейшее Маша и Мишка старались не вмешиваться, так как смутно понимали, что происходит. Человек, выскочивший из коляски, что-то доказывал присмиревшим конвоирам, почему-то ругал задержанных, упорно называя их Прошкой и Алешкой, укорял за тупость… А закончилось все тем, что незнакомец сунул сложенную бумажку в ладонь одного из ловцов, и те сразу потеряли интерес к своей добыче.
Маша и Мишка только растерянно моргали похитителям в спину, когда спаситель обратился к спасенным:
— Так, а теперь выкладывайте: кто, откуда и с какого перепугу вас прихватили сии ловцы человеков?..
…Рассказ затянулся настолько, что закончить его пришлось уже возле самого дома незнакомца (который небрежно сообщил, что его можно звать запросто «ваше сиятельство»). Говорила в основном Маша, а Мишка ограничивался поддакиванием. Это было вдохновенное вранье, в котором уместилось все: и история разлученных возлюбленных, и быль о служении толмачами, и легенда о воссоединении жениха с невестой на крыльце церкви.
Когда Машка выдохлась и замолчала, спаситель кивнул с крайней благосклонностью:
— Прекрасный слог, барышня. Видно и знание Шекспира, и мифологии московской… Но в целом, увы, бессвязно.
— Ну, уж как можем! — обиделся за Машу Мишка. — Спасибо, что выручили. Мы пойдем!
— Куда? — вскинул брови спаситель. — Опять загребут вас какие-нибудь лихие охотники, решат, что вы из беглых крепостных…
— Мы не из крепостных! — торопливо уточнила Маша.
— Как вам будет угодно. Но пока… советую остановиться у меня. Вдруг понравится?
Дверь распахнулась будто бы сама собой, а его сиятельство глянул прямо в глаза Маше. Это был странный взгляд, как будто просительный и вместе с тем уверенный. Старый и одновременно молодой. Бодрый и усталый. И было еще что-то такое в этом взгляде, что заставило Машу покраснеть от смущения и опустить голову, а Мишку — сжать кулаки. Но не успел он отказаться от вежливого приглашения, как Маша, так и не подняв глаз, шагнула в распахнутую дверь.
— Прокла, отведи отроков на кухню. И определи на постой.
Старая женщина, встретившая их на пороге, поджала губы и пронзила Машу ненавидящим взглядом.
— Опять дармоедов привел, — зашипела Прокла над ухом у Миши, — вечно всякую шваль с улицы тащит…
— Мы не шваль! — возмутился Мишка.
— Шваль, не шваль, а жрешь небось за двоих.
— А вам-то что? — разозлился Миша. — Не вы тут хозяйка.
— Да если б не я, тут бы уже и хозяйства никакого не было! — забурчала Прокла. — Все б давно роздал на всяких дармоедов. У его сиятельства душа-то добрая, а вот мозгов, прости господи, вообще нет. Он с себя последние штаны снимет и голодранцу какому отдаст. Если тот голодранец брямцать умеет или кисточкой мазюкать. Идите уж, ешьте. Только совесть-то имейте, запасы не резиновые…
Маша с Мишей оказались в просторной кухне. Прокла, не останавливаясь ни на секунду, бурчала, но вытаскивала из огромного буфета чашки и плошки. При этом она сверлила ребят тяжелым взглядом.
— Я все равно есть ничего не смогу, — шепнула Маша. — Я подавлюсь под этим взглядом.
Но, к счастью, в доме что-то грохнуло и посыпалось, и Прокла, всплеснув руками и обозвав всех «безрукими балбесами», вынуждена была покинуть кухню. Маша робко двинулась к столу, так робко, что Миша обогнал ее уже на втором шаге.
— Сами они дармоеды! — громко заявил он, разворачивая тряпицу. — О! Сыр! Мммм… Вкусно… Дафай пожрем и линяем отшуда.
Маша взяла кусочек и принялась жевать, тупо глядя в стену.
— Флыф… Шлыф… Тьфу… Шлышь, Маша!
Миша пощелкал у нее перед носом пальцами.
— Ты, давай, ешь быстрее, и пойдем.
— Куда?
— Что значит куда? — взвился Мишка. — Не собираешься же ты сидеть тут, у этого…
— Миш, у нас нет другого выхода, — произнесла Маша загробным голосом.
— С чего это? — испугался Мишка.
— Ты понял, что он про крепостных говорил?
— Да, но что…
— Ничего ты не понял, — перебила его Маша, — сейчас крепостное право, беглых ловят. Мы от дома не отойдем, нас поймают.
— Подожди, а как они узнают, что мы крепостные?
— Не знаю. Но, похоже, в этом времени бедные все крепостные.
— Да ладно, — отмахнулся Мишка, — не может быть.
— Здесь все может быть, — мрачно сказала Маша. — Тебе эти «ловцы» наших ментов не напомнили, а? Они еще спрашивали что-то вроде прописки, вообще один в один.
Миша потрогал разбитую скулу и задумался.
— Ладно, давай день тут посидим. Выясним, что за время, что за прописка и что нам делать. А потом вперед, под бой колоколов. Достало уже все, домой хочется.
— Да, — тихо сказала Маша, отложив надкусанный кусочек сыра.
Утром Мишка страшно напрягся. Он был уверен, что его, как обычно, отправят на тяжелую физическую работу. Но была тишина, никто его не будил. Те, кто ночевал с ним в одной комнате, тихо встали и расползлись по дому. Через некоторое время Мишке самому надоело валяться, да и поесть он был не прочь… Встал и пробрался на кухню.
