Генрих Майер - Дочь оружейника
– Дело не в колдунье, – вскричал Перолио, топнув ногой, – а в оружейнике! Что ты с ним сделал?
– Что я с ним сделал? – повторил Фрокар, глядя с удивлением на тех, которые помогали ему в кабаке у перевоза.
– Ты мне сказал, проклятый плут, что он никогда не вернется домой.
– Сказал, синьор, потому что разве может вернуться человек со дна реки, с двумя ударами кинжала.
– И, однако, он пришел домой, и я его видел.
– Так вы видели его привидение… он просил молитв за свою душу! – вскричал суеверный монах, забыв о своем положении.
– Я видел не привидение, а живого оружейника.
– Да, – проворчал Вальсон, – я сам видел его перед нашим отъездом. Он ехал с дочерью и старым священником.
– Как! – вскричал Фрокар. – Этот железный оружейник очнулся и выплыл, и за это вы хотите отправить меня на тот свет?
– Разве я тебе не обещал этого?
– Так надобно повесить не одного меня, но и тех, которые помогали мне. Надобно быть справедливым, капитан, да и мне будет приятнее висеть в компании. Они виноваты больше меня, если проклятый оружейник не умер. Дурак Рокардо не хотел употребить в дело веревку, которую я приготовил; а ручаюсь, что из моей петли не выскочил бы самый живучий человек.
– Я не палач, – возразил Рокардо, – и не умею владеть веревкой.
– А теперь ты берешься за дело палача? – спросил Фрокар, решаясь защищать свою жизнь.
– Тебя всякий из нас повесит с удовольствием, – сказал Скакун.
– Я не сомневаюсь в твоем расположении, проклятый англичанин, но капитан, не может желать моей смерти… Мы с ним соотечественники, итальянцы, мы понимаем великодушие… и я со своей стороны прошу вас, синьор, простить этим глупцам, которые не умели разделаться с оружейником… Верно душа его была так крепко привинчена к телу, что он всплыл как пробка.
– Я поручил все тебе, – сказал Перолио, – и ты должен отвечать!
– Я невинен, как ягненок, синьор, и чтобы доказать вам мою готовность, берусь в три дня отправить оружейника на тот свет и ручаюсь, что на этот раз он не воскреснет.
– Что мне за дело до оружейника, мне нужна его дочь.
– Я вам достану ее, и приведу в вашу палатку, клянусь жаровней св. Лаврентия.
Перолио замолчал и задумался, потом дал знак воинам, чтобы они ушли и оставил только Вальсона.
Фрокар вздохнул свободно и, не опасаясь более за свою жизнь, старался улыбнуться, но сделал отвратительную гримасу.
– Я знаю, – сказал Перолио, – что ты не скуп на клятвы. Ты готов теперь принести мне башню Пизы, если я этого потребую.
– Я уверен, что синьор не потребует невозможного, синьор справедлив.
– Если бы я был справедлив, ты давно бы танцевал в воздухе. Я сделаю доброе дело, если избавлю свет от такого изверга, как ты.
– Oh, yes! – проговорил Вальсон. – Это будет забавно.
– Не доставляйте этой забавы пьяному англичанину, – возразил Фрокар жалобно. – Право, капитан, я могу еще пригодиться. От мертвого вам не будет никакой выгоды, а живой достанет вам белокурую дочь оружейника.
– Ты хочешь увезти ее? Как ты сделаешь это?
– Ничего еще не знаю, но она будет в моих руках, или я не Фрокар.
– Поверьте, капитан, что он обманет вас и мы его больше не увидим, – заметил Вальсон.
– Я не лишу себя удовольствия любоваться твоей красной рожей.
– Молчать! – вскричал Перолио. – Во сколько времени ты намерен совершить похищение?
– В две недели капитан!
– Даю тебе месяц.
– И если я успею в моем предприятии?
– Ты получишь прощение.
– Только?
– И того много, – вскричал англичанин.
– Вы обещали мне, синьор, двенадцать золотых флоринов.
– Разве ты их заслужил? Впрочем, я хочу расплатиться с тобой заранее, чтобы ты был усерднее.
– Как вы добры, – проговорил Фрокар и протянул руку к Перолио, который взялся за кошелек.
– Я удвою награду, если ты окончишь успешно, что обещал. Говори, сколько ты успел наворовать в это время?
– Вы хотите сказать, синьор, сколько у меня экономии? Право, немного.
– Тем хуже, потому что я хочу дать тебе вдвое.
– Вдвое! О тогда…
И он уже разинул рот, чтобы проговорить цифру своего капитала, но прежде посмотрел на своего начальника, чтобы прочитать на его лице, правду ли он говорил. Лицо бандита было серьезно и неподвижно.
– Ну что? – проговорил Перолио, гремя деньгами. – Богат ли ты?
– Сейчас, сеньор, я вам принесу мою казну.
И он хотел ускользнуть из палатки, но капитан схватил его за руку.
– Ты вздумал обмануть меня, любезный? – вскричал он. – Я знаю, где ты прячешь деньги. Вальсон! Раздень его и осмотри.
– Oh, Yes! – проворчал англичанин, протягивая руки к монаху.
– Не беспокойтесь, – сказал Фрокар, расстегивая камзол. – Я не нуждаюсь в лакеях.
И он снял кушак, надетый под рубашкой, и, вздыхая, выложил из него пятьдесят золотых флоринов.
– Когда ты успел наворовать у меня столько денег? – вскричал Перолио, смеясь.
– О, синьор! Эта моя трудовая копейка, – отвечал Фрокар.
– Да, ты много трудился, чтобы добыть эту сумму. Нечего делать – я должен сдержать свое обещание.
И он вынул из своего кошелька пятьдесят флоринов и положил их на стол.
При виде такого богатства, глаза монаха засверкали и он вскрикнул от радости, когда Перолио сказал ему, указывая на груду золота:
– Это все твое.
Фрокар протянул дрожащую руку к деньгам, но капитан, ударив его рукояткой кинжала, продолжал:
– Не торопись, любезный! Эта сумма твоя, но ты получишь ее не прежде, как приведешь ко мне дочь оружейника. А до тех пор Вальсон спрячет эти деньги и не даст тебе ни флорина.
– Будьте покойны, капитан!
– И если ты не исполнишь твоего обещания, – сказал Перолио, – если через месяц не придешь сюда, сто флоринов будут принадлежать тому, кто поймает тебя и повесит на первом дереве.
Англичанин забрал все сокровище и Фрокар, превратясь в статую, смотрел на него с недоумением.
– Через месяц – деньги или веревка! – сказал Перолио.
– Последнее лучше, – прибавил Вальсон.
– Чтобы черт побрал этого англичанина, – ворчал Фрокар, одевая свой камзол. – Я отплачу тебе когда-нибудь, пьяная рожа. Через месяц белокурая красавица выручит мои денежки. До свидания!
И он выбежал из палатки.
XXI. Монастырь св. Бригитты
Монастырь св. Бригитты славился милосердием монахинь и удивительным их искусством приготовлять разные лекарства и снадобья, которые продавались богачам. Деньги, выручаемые за это, шли на помощь бедным, и эта благодетельная промышленность существовала еще недавно во многих монастырях Бельгии.
Настоятельница была достойной сестрой патера ван Эмса. Она была добра, проста, жила для того, чтобы делать добро, молиться, стряпать и вязать чулки для бедных.
