Лариса Склярук - Плененная Иудея. Мгновения чужого времени (сборник)
Она полулежала на древних камнях тротуара, Беня бережно поддерживал ее голову, но Яэль окружала тьма, густая и однообразная, как придвинутый к глазам гладкий лист черной бумаги.
* * *Далеко-далеко вдали, ослепительно светлая на фоне сплошной черноты, засветилась маленькая точка и стала стремительно приближаться. Все ближе, ближе, вот она приблизилась вплотную к глазам. Глазам стало нестерпимо ярко. Яэль их открыла и очнулась.
Она стояла в тесной толпе женщин, сжатая со всех сторон чужими телами. В нос ударил запах немытых тел, застарелого пота, мочи, грязных волос. Ей показалось, что она сейчас задохнется. И тут с еще большей гадливостью Яэль почувствовала, что стоящая рядом женщина мочится, капли мочи падают и ей на ноги, а она не в силах ни отодвинуться, ни убрать свои ноги.
Ничего не понимая, Яэль начала инстинктивно дергаться, толкаться, стремясь освободиться, освободить пространство вокруг себя. Быстрыми судорожными вдохами втягивала в себя мерзкий воздух, задыхаясь, отчаянно хватала его ртом. Воздух. Воздух.
– Как хорошо, что ты очнулась, – услышала она тихий голос возле уха, – я так боялась, что ты не придешь в себя.
Яэль почувствовала на своей талии чужую руку, которая пыталась дружески поддерживать ее, хотя сдавленная со всех сторон девушка и так не могла упасть.
– Где я? – слабым голосом спросила Яэль.
– Забыла, – догадалась девушка и стала терпеливо, как ребенку, объяснять: – Это от беспамятства, от голода. Мы в вагоне. Уже три дня. Ну, вспомнила?
– В каком вагоне? – силилась хоть что-то сообразить и понять Яэль.
– В скотском, в скотском вагоне, – печально ответил кто-то из стоящих сзади.
– А ты кто? – продолжала выяснять Яэль.
Сквозь маленькое зарешеченное окошко пробился слабый свет, и Яэль наконец разглядела девушку. Худенькая незнакомка с бледным, смертельно уставшим лицом, на котором, казалось, остались только огромные черные глаза. Темные волосы сбившимися, не расчесанными прядками свисали на плечи.
– Я Анна. Анна из Варшавы. Мы… – Но тут ее перебили и отвлекли измученные голоса других женщин, стоящих в вагоне.
– Стоим. Приехали, наверное, – задумчиво проговорили из угла; лица говорившей не было видно.
– Крики. Вы слышите крики? – испуганно раздалось за спиной девушек.
– Подходят.
– Где мы?
– Скорей бы. Умираю. Хоть глоток воды.
– Куда нас привезли? Вы знаете, куда нас привезли? Куда нас привезли? Что же с нами будет? – истерически взвизгивала стоящая рядом с Анной полная женщина невысокого роста со сбитой набок прической.
Это все, что могла разглядеть со своего места Яэль. Лица остальных терялись в темноте неосвещенного вагона. Кто-то тихо заплакал, кто-то зарыдал навзрыд.
«Что же с нами будет?» – с замиранием сердца спрашивала себя каждая несчастная в вагоне.
Дверь товарного вагона резко и со стуком отъехала в сторону. В вагон ворвался ослепляющий свет прожекторов, устрашающий лай рвущихся с поводков собак, пугающие до дрожи выкрики резких немецких команд.
Судорожно открывая рты, как выброшенные на берег рыбы, женщины втягивали в себя сырой холодный ночной воздух. Какие-то люди, одетые в полосатые одежды, стали тащить женщин из вагона, для убедительности помогая себе дубинками.
Пол вагона находился высоко над платформой, и Яэль, с трудом спрыгнув вниз, упала и больно ударила ногу. Но ей не дали даже погладить больное место. Крики, толчки, удары дубинками погнали ее вперед. В спину толкали и напирали бегущие сзади. Рядом, задыхаясь, спешила Анна, стараясь не отстать, иногда хватая растерянную Яэль за руку.
В этой толчее Яэль выделяла только лицо Анны, все остальные лица сливались в одно безумное лицо с вытаращенными от испуга глазами, с раскрытым, исходящим криком ртом.
– Где я? Где я? – шептала на бегу Яэль. Этот вопрос ни к кому не относился, его никто не слушал, да и не слышал. Несколько раз она пыталась остановиться, оглядеться, спросить, закричать, но ее тут же толкали, гнали вперед, как и всех остальных.
У нее замирало и обрывалось сердце от необъяснимого жуткого страха. Она пыталась и не могла вспомнить, как с радостной израильской улицы, залитой теплом и светом, она очутилась здесь, в ночи, в толпе обезумевших людей, которых гнали вперед, словно стадо животных. Девушка дрожала как в лихорадке. И вдруг она поняла.
– Это же телевизионный розыгрыш, – закричала она, стараясь перекричать остальных, – ну да иначе и быть не может. Где же камеры? – И засмеялась, увидев при этом, что Анна быстро и странно взглянула на нее.
– Какие камеры?
– Как – какие? Телевизионные, конечно. Но гадкий, гадкий розыгрыш. Я буду жаловаться. Я подам жалобу в суд.
На ее слова не обращали внимания. И только Анна с сожалением несколько раз посмотрела, решив, что Яэль не выдержала напряжения минуты и стала заговариваться.
Крик, плач, визг, лай. Колонна остановилась. Женщинам начали стричь волосы. Увидев это, Яэль на мгновение остолбенела, затем бросилась из колонны.
– Куда ты, куда? – закричала Анна. – Убьют, собаками затравят.
– Не имеют права. Я свободный человек. Я израильтянка, – высокомерно крикнула Яэль. Но она не успела выскочить из толпы, за порядком хорошо следили.
«Запрещено», – свистнула трость.
Яэль вскрикнула, споткнулась, упала. Двое полосатых схватили ее, и, как она ни старалась вырваться, как ни кричала, что она израильтянка и живет в демократической стране, ничего не помогло. Она успела обратить внимание, что все одетые в полосатое надсмотрщики странно равнодушно, безучастно скользят по лицам женщин, словно стараясь ни за что не зацепиться взглядом, не взглянуть в глаза, ничего не запомнить.
Безжалостно и грубо стали стричь ее чудесные огненные волосы. Они падали яркими волнами на цементный пол, смешиваясь с черными, каштановыми, белокурыми волосами. Яэль рвалась и сопротивлялась только до первой пряди. Увидев эту первую упавшую к ногам прядь, она словно потеряла силы сопротивляться и зарыдала навзрыд. Слезы текли горькими крупными каплями, и волосы, слетая с головы, прилипали к губам, щекам, кололи шею и грудь. Все кончено. Яэль от пустили.
На секунду оставшись одна, она со страхом, трясущимися руками прикоснулась к голове, и руки не узнали ее, наткнувшись вместо привычной шелковой волны на какую-то чужую противную колючесть. Потеря роскошных волос была для девушки почти равносильна смерти.
– Анна! – захлебываясь слезами, закричала она, почувствовав жгучую необходимость увидеть хоть одно знакомое лицо.
Теперь она поняла, почему Анна так старалась держаться с ней рядом. И как невыносимо тяжело быть одной. Но все стоящие впереди женщины были с пугающе одинаковыми голыми черепами, чужие и незнакомые.
