Эмма Орци - Коварство и честь
— Ну кто бы мог подумать такое, — неожиданно раздался насмешливый голос. — Клянусь, дорогой Шовелен, сегодня вы еще красноречивее обычного!
Как и услышанный ранее смех, голос, казалось, исходил из ниоткуда, приглушенный облаками благовоний матушки Тео или толщиной дверей и гардин. Странный. И все же человеческий.
— Клянусь Сатаной, это невыносимо! — воскликнул Шовелен и, не обращая внимания на тихий вскрик Терезы, едва не потерявшей сознания от ужаса, бросился к входной двери. Она была закрыта на засов. Он рывком распахнул ее и выскочил на площадку.
Отсюда узкая каменная лестница, сырая и мрачная, крутой спиралью вела как наверх, так и вниз. В доме было только два этажа. Он возвышался над давно заброшенными кладовыми, куда с улицы вели большие двойные двери.
Единственным источником света на лестнице было маленькое, прорезанное в крыше оконце, с грязными, вероятно, никогда не мытыми стеклами, так что ступеньки выше первого этажа были погружены в почти полную тьму. Шовелен на секунду поколебался. Хотя он не был трусом, все же не хотелось спускаться по темной лестнице, где, возможно, ждал в засаде враг.
Но нерешительность длилась не более секунды. В следующую минуту он пожал плечами, подумав: «Ба! Убийство в темноте? Не в стиле англичанина!»
В нескольких ярдах от того места, где он стоял, по другую сторону двери находился сухой ров, окружавший Арсенал. Оттуда по первому зову выскочат человек десять или больше — его волкодавы, которым он полностью доверял. Они сделают свою работу быстро и надежно… если только он сумеет добраться до двери и позвать на помощь. И хотя этот проклятый Первоцвет ловок и неуловим, все же и его можно поймать!
Шовелен сбежал вниз, всмотрелся в полумрак и увидел крошечный огонечек, метавшийся в разные стороны. Постепенно Шовелену удалось различить, что это высокая сальная свеча, которую держит чья-то грязная рука. Свет выхватил лохматую голову, увенчанную красным колпаком, и широкую спину под драной голубой фуфайкой. Шовелен услышал топот тяжелых сапог по камням, и наконец до него донесся гулкий, захлебывающийся кашель. Свет тут же исчез, сменившись непроницаемой тьмой. Но почти мгновенно две узкие полоски света очертили входную дверь. Что-то побудило Шовелена крикнуть:
— Это ты, гражданин Рато?
Конечно, это было глупостью. И в следующий момент ему ответили. С неподражаемой издевкой голос, который он так хорошо знал, жизнерадостно откликнулся:
— К вашим услугам, месье Шамбертен! Что я могу для вас сделать?
Шовелен выругался, отбросив всяческую сдержанность, и ринулся вниз так быстро, как позволяли дрожащие ноги. Не добежав трех ступеней до низа, он приостановился, словно обратившись в камень, хотя любоваться особенно было нечем: все тот же огонек, та же немытая лапа, державшая свечу, лохматая голова в засаленном красном колпаке… Фигура неизвестного выглядела неестественно огромной, и мерцающий свет отбрасывал причудливые тени на его лицо и шею, придавая гротескную величину носу и подбородку.
Шовелен вскрикнул и, как разъяренный бык, бросился на идущего. Тот, временно обездвиженный приступом кашля, от неожиданности упал, уронив свечу и по-прежнему жалобно кашляя. Правда, одновременно пытался дать волю своим чувствам, хрипя проклятия.
Шовелен, смутно пораженный собственной силой, а может, как раз слабостью противника, надавил коленом на грудь последнего, схватил его за горло, заглушив ругательства и кашель, сменившийся мучительными стонами.
— Значит, к моим услугам, благородный Первоцвет? — хрипло пробормотал Шовелен, чувствуя, что скромные запасы сил иссякают, как струйка воды из дырявого бочонка. — Что вы можете сделать для меня? Погодите, пока не окажетесь связанным и с заткнутым ртом, тогда вам будет не до мерзких проделок!
Его жертва издала последний конвульсивный стон и теперь лежала с раскинутыми руками без движения на каменном полу. Шовелен ослабил хватку. Он действительно обессилел, буквально купался в поту и дрожал крупной дрожью. Но он торжествовал! Его злейший враг, увлеченный собственными проделками, переоценил свою огромную силу! Этот притворный приступ кашля лишил его сил свободно дышать, а неожиданное нападение доделало все остальное. Шовелен победил могучего англичанина своей находчивостью и предусмотрительностью.
Перед ним лежал Алый Первоцвет, ухитрившийся принять обличье Рато, беспомощный и сломленный хитростью человека, которого не раз обманывал. Над которым не раз издевался. Но теперь всем интригам, унижениями и разочарованиям пришел конец. Он, Шовелен, свободен, и вся честь поимки Алого Первоцвета принадлежит ему.
Голова сильно закружилась в предчувствии славы. Он поднялся, но потерял равновесие и едва не упал. Тьма сгустилась вокруг него. Только два узких лучика света проникали сквозь неплотно прилегавшую к раме дверь. И кое-как озаряли заброшенную кладовую: с одной стороны ряд пустых бочонков, с другой — груда мусора. Посередине все еще лежала неподвижно гигантская фигура, облаченная в лохмотья. Шовелен бросился на свет, к двери, повозился с засовом и, открыв его, почти вывалился наружу.
Улица Ла-Планшетт, как обычно, была пустынной. Только через секунду-другую Шовелен заметил прохожего и во всю глотку позвал на помощь. Прохожего он немедленно отрядил к Арсеналу:
— Во имя Республики! — торжественно объявил он.
Но крики уже привлекли внимание часовых. Вскоре с полдюжины членов Национальной гвардии уже мчались по улице. Они мигом оказались рядом с Шовеленом, который хоть и по-прежнему задыхался, но своим обычным категорическим, не терпящим возражений тоном дал им поспешные наставления.
— Внутри на земле лежит человек. Схватите его и свяжите покрепче.
Мужчины распахнули двойные двери. В кладовую ворвался свет. Человек, еще недавно лежавший на полу, пытался встать, но мешал очередной приступ кашля. Кто-то, узнав его, рассмеялся:
— Да ведь это старина Рато!
Остальные дружно подняли его за руки. Он был беспомощен, как дитя, а лицо налилось нездоровым фиолетовым румянцем.
— Он сейчас умрет, — бросил другой, равнодушно пожав плечами.
Но на самом деле они по-своему жалели его. Он был одним из них. В старине Рато не было ни капли голубой крови!
Они прислонили его к бочонку, и он так и остался сидеть. Приступ постепенно проходил. Теперь у него хватало дыхания, чтобы ругаться. Подняв голову, он встретился глазами с взглядом гражданина Шовелена, устремленным на него.
— Будь ты проклят, собака, — начал он, но не успел договорить: его, ослабевшего от кашля, одолело головокружение. Кроме того, Шовелен едва не задушил его, напав в темноте и швырнув на землю.
