Кирилл Кириллов - Булат
– Хорошо, что мы в низовьях это делаем, а не в верховьях. А то уже весь город бы сбежался, – улыбнулся мулла.
Афанасий не ответил, яростно болтая в воде мешком, будто стараясь прополоскать его как следует. Наконец, остудив содержимое, он перенес мешок к другому настилу и вытряхнул на доски перегорелую землю, в которой отчетливо виднелись продолговатые белесые кристаллы[27]. Засапожным ножом купец выловил их, обдул, сложил кучкой в сторонке, а землю вытряхнул в ручей.
– Ну вот, теперь все готово, – он удовлетворенно покачал головой.
Ссыпал в ведерко серы, добавил кристаллов и, черпнув щитом с края костра перегоревших угольев, кинул их сверху. Подобрал тяжелый продолговатый камень с покатыми торцами и торжественно вручил мулле.
– На вот, толки и перемешивай до той поры, пока зелье однородным не станет.
– Так ты что ж, порох сделать собираешься? – наконец дошло до муллы.
– Его, родимого, – улыбнулся Афанасий.
– Точно, видел же я в книжке рисунки, как он делается. На незнакомом языке было написано, потому и не понял, – хлопнул себя по лбу мулла. – Только зачем тебе порох? Ты что, собираешься стену взорвать? Или лавку? И мешочки эти? Не понимаю.
– Ты знай толки да смешивай, толки да смешивай, – улыбнулся Афанасий. – Утро вечера мудренее!
Мулла вздохнул и принялся за работу. Сам же купец еще раз повторил весь процесс, получив еще несколько пригоршней кристаллов, а после этого уселся помогать хорасанцу. Иногда он брал пальцами получившуюся смесь и подбрасывал щепотку в костер, отчего в нем вспыхивал яркий искрящийся шар. Задумчиво оценивая результаты, купец добавлял в порошок то золы, то серы, то кристаллов.
К закату они натолкли почти две трети мешка черного пороху по рецептам мудрецов из-за великой стены. Велев хорасанцу заканчивать и принести от ручья глины, Афанасий отсыпал на щит несколько горстей взрывоопасного вещества. Пока мулла ковырял палкой неподатливый вязкий берег, Афанасий добавил к смеси еще толченой селитры. Придирчиво оглядывая, покрутил в руках купленные муллой веревку и мешочки. Снял с тела свою связку и осторожно, чтоб не просыпать ни крупинки, пересыпал булатное зелье в новые. Рассыпав по щиту три кучки пороха, добавил в одну золы, чтоб порошок стал посветлее, в другую – угля, чтоб потемнее, а третью оставил как есть.
Полюбовавшись на свою работу, сгреб каждую кучку в отдельный мешочек. Покатал в руках, дабы порошок улегся, и удовлетворенно поцокал языком. Если особо не приглядываться, то может показаться, что в мешочки насыпаны разные порошки.
Он завязал горловины шнурками и привесил на видавшую виды веревку. Новые же мешочки, осмотрев не менее придирчиво, навесил на веревку новую, перед тем попробовав ее на разрыв. Убедившись, что крепка, повязал ее на тело, под рубаху.
Тем временем вернулся мулла, неся на щите вязкую глину. Афанасий набил порохом мешок, в коем выпаривал селитру, руками зачерпнул жирной речной глины и стал обмазывать его, оставляя нетронутой только горловину. Уже ничему не удивляющийся хорасанец молча следил за его руками.
Наконец, мешок был покрыт панцирем подсыхающей глины. В незамазанное отверстие в горловине Афанасий вставил кусочек заблаговременно отрезанной веревки, которую перед тем обвалял в порохе и слегка сбрызнул водой.
– И что теперь? – постучал мулла костяшками пальцев по твердеющему панцирю.
– А теперь темноты дождемся, а пока отдохнем, – ответил купец. – А то я спину наломал, аж трещит.
– Да, уработались, – согласился мулла, присаживаясь рядом и приваливаясь к нагретому за день камню. – Ты правда хочешь их взорвать? – чуть помолчав, спросил он у притихшего купца. – Дело богопротивное.
– Не то чтоб хочу, – ответил он. – Но надо. Во-первых, они ведь нас живыми не отпустят, если что. Либо мы, либо они. А во вторых, понимаешь, есть такие люди, которым пока в лоб не дашь, все равно ничего не поймут.
– Как же они поймут, если ты их на тот свет отправишь?
– А вот это уже не моя забота, сами пускай о себе заботятся, – улыбнулся Афанасий.
Мулла не нашелся что ответить. Молча, думая каждый о своем, они просидели до сумерек. В свете звезд побросали в кучу выломанные деревяшки, залили водой кострище. Афанасий закинул на плечо окаменевший мешок и пошел в сторону лавки. Хорасанец подобрал щит, ведерко и прочий скарб, который еще мог пригодиться, и поспешил вслед за другом. Петляя глухими переулками, они дошли до того места, где ручеек втекал в город сквозь специальную оставленное для него отверстие в стене. Как и ожидалось, оно было забрано решеткой, довольно крепкой.
Прячась в густой тени, отбрасываемой стеной, чтоб не попасться на глаза ночной страже, руками и ножами они вырыли яму глубиной в пару аршин, опустили туда мешок и прикопали, оставив на поверхности только горловину и веревку. Наученный купцом мулла стал прокапывать канавку в пол-ладони глубиной, а Афанасий полз следом на четвереньках и сыпал в нее порох, следя, чтоб в дорожке не получалось разрывов.
Несколько раз им приходилось останавливаться и замирать, когда пространство вокруг освещал неверный свет факелов в руках стражников, но их так и не заметили. Наконец они уперлись в стену ненавистной лавки.
– Что дальше? – спросил мулла.
– Ты посиди тут пока, передохни. Дальше моя забота, – ответил Афанасий. – Хорошо, собак тут нет.
Забрав у хорасанца наполовину опустевшее ведерко с порохом, он взял в зубы ручку из толстого прута. Подпрыгнул, ухватился руками за край стены, подтянулся и перевалился во двор. Бесшумно приземлившись в высокую траву, присел на корточки, огляделся. Двор был темен, кузница и сараи едва различимы.
А вот в лавке на втором этаже за прикрытыми ставнями колыхался неверный свет одинокой свечи. Кто там? Сторож или брат-кузнец? Хозяин-то лавки наверняка в городе живет, в своем доме, а этот, может, и тут. Не спит перед завтрашним, переживает? И поделом ему. Или все-таки сторож? Только с чего бы за закрытыми ставнями да в доме? А вдруг засада, стрелок? И не свет это свечи, а огонек на конце аркебузного фитиля. Заметит фигуру Афанасия да как пальнет? Ладно, отступать некуда.
Утерев выступившую испарину, тверич повернулся спиной к неверному свету и легонько постучал по глиняной стене. Мулла ответил ему тихим стуком снаружи. Афанасий подставил нож к окаменевшей глине и, ударяя по рукоятке ладонью, стал пробивать отверстие на уровне земли. Стена была толстая, потому возиться пришлось долго. Наконец вывалился наружу последний кусок, и в проеме появился поблескивающий глаз хорасанца.
