Сергей Бузинин - Последняя песнь Акелы-3
— И хотел бы забыть — не получается, — заинтригованно прищурился траппер, машинально потирая правый бок. — Толку-то его вспоминать? Как заварушка с Матонгой закончилась, он, вроде в Америку подался…
— Увы и ах, мой друг, увы и ах, — Кочетков подхватил Пелевина под локоток и, настороженно поглядывая по сторонам, повел траппера по переулку. — Вот уже полгода, как ваш приятель бегает по Африке и всячески отравляет жизнь бурам. Причем, не могу не восхититься господином Бёрнхемом, проказничает он весьма оригинально, умно, задорно, можно сказать — артистично…
— И это всё о нём, — одобрительно кивнул Алексей, задумавшись о чем- то своём. — Артист оригинального жанра… Никогда не повторяется…
— Одна беда, — достав очередную сигару и спички, Кочетков вздохнул с непритворным сожалением. — Я и этот талантливый юноша находимся по разные стороны фронта. Поначалу я решил: copia ciborum subtilitas animi impeditur fлат. противоположное лечится противоположным), но херре Терон, несмотря на все свои таланты, с проблемой не справился. По опыту знаю: лучшего результата люди добиваются, когда реализация собственных интересов совпадает с общественными. Так почему бы вам, Лешенька, не завербоваться на бурскую службу, дабы и людям помочь, и самому месть свершить? Если скрестить ваши бойцовские таланты и мои, прямо скажем, недурственные способности к умозаключениям, смесь для врагов получится крайне опасная.
Подполковник окинул окрестности быстрым взглядом, мимоходом подхватил с земли камешек и запустил его куда-то в темноту. Темнота ответила удивленно-обиженным вскриком и грохотом падения чего-то массивного на землю. Бирюш, устав пританцовывать подле задумчивого Пелевина, словно говоря: что ж ты, хозяин, с командой-то припозднился, уж я бы…, обижено ткнулся мордой в Лешино колено, и, понимая, что развлечений больше не предвидится, огорченно рухнул на землю. Извиняясь за нерасторопность, Пелевин почесал расстроенную зверюгу за ухом и виновато покосился на Кочеткова.
— Вы ж знает, Владимир Станиславович, — как-то по-детски шмыгнул Алексей, смущенно царапая жесткий грунт носком ботинка, — вам я и словом, и делом всегда помочь готов. Надо — любому и каждому войну объявлю, надо — нательную рубаху отдам, но вот прямо сейчас — не могу… Дельце у меня тут одно наметилось, сперва его закончить надо, а потом уж и за всё остальное браться…
— Намереваетесь в компании старика Чернова и его племянницы прогуляться по бушу? — порывшись в карманах, Кочетков извлек массивную карамельку в цветастом фантике, прошуршал оберткой и протянул угощенье Бирюшу. Пес, дождавшись благосклонного хозяйского кивка, слизнул конфету с руки подполковника и, урча, словно довольный медвежонок, принялся гонять сладость меж клыков.
— Ага, — привычно удивляясь осведомленности старшего товарища, кивнул Пелевин. — Поля… Ну, Полина Кастанеди, то есть, подрядила меня до одного заброшенного городка прогуляться. Так что недельку-другую я как бы занят. Слегка.
— Никак в Лулусквабале решили наведаться? — Кочетков взглянул на траппера, словно умудренный старец на несмышленого ребенка и укоризненно покачал головой. — Вольно же вам, Лёша, в сказки о шаманских сокровищах верить? Чай, не гимназист и не безграмотный клошар с окраин, размышлять умеете.
— Хотите — смейтесь, хотите — нет, а я верю, — хрустнув в запале костяшками пальцев, вскинулся Пелевин. — Потому как доподлинно знаю — есть они там, есть!
— Ну есть так есть, — не желая понапрасну спорить, Кочетков покладисто пожал плечами. — Вы мне вот что скажите: после завершения… экскурсии по местам зулуской боевой славы, на вас можно рассчитывать, или там уже другие планы пойдут? Матримониальные?
— Да нет, какие там планы, — скрывая смущение, Алексей несколько заполошено достал из кармана трубку и принялся неуклюже набивать ее табаком. — Если уцелею — рассчитывайте, как на самого себя. Вот ежли помру, тогда, конечно, ой…
Траппер насмешливо фыркнул и тут же оглушительно чихнул — неутрамбованный табак взметнулся и забил ноздри.
— А пока, — чихнув в очередной раз, Пелевин утер слёзы в уголках глаз, — вы мне вот что скажите: этот Матвей — пчи-хи-и-и!!! — Чернов, он, — пчи-хи-и-и!!! — что за человек-то? — Пчи-хи-и-и!!! — Чего от него, — пчи-хи-и-и!!! — ждать?
— Человек? — задумчиво протянув Кочетков, подавая Алексею носовой платок. — Нормальный такой человек, где-то даже обычный, то есть обыкновенный… Хороший художник, недурственный поэт, а так как в этой части света высоким искусством на жизнь не заработаешь, немножко пират. Удачливый, но в прошлом. Он, вроде как завязал, но местные деловые его заслуженно опасаются. Оно и верно: старея, волки теряют зубы, но не характер. А у этого и с зубами все в порядке. Не ангел, конечно, но и не законченный подлец, хотя спиной поворачиваться к нему не рекомендую. А если и повернуться придется, то только предварительно поддев под сорочку кольчугу. Или две.
— Понятно-о-о, — непрестанно шмыгая носом и выплевывая табак, откашлялся Пелевин. — Он, вроде, сам лично не идет, племяшку посылает, но за подсказку спасибо — буду осторожен.
— Осторожность — в нашем с вами окаянном ремесле, Лёша, это само собой разумеющееся состояние, — словно подтверждая слова делом, Кочетков в очередной раз обвел окрестности внимательным взглядом. — А пока есть время, вы мне скажите, может, помощь, какая нужна? Снаряжением, советом, людьми или там прикрытием на маршруте?
— Разве что амуницией разодолжите, — Пелевин, прикидывая, что ему может потребоваться в ближайшее время, задумчиво почесал затылок. — Чернов, как человек опытный, конечно, всё, что ни скажу, даст, но я как-то привык на своё добро полагаться. А что до остального, — Алексей озадаченно потер подбородок и уставился куда-то во тьму, — так вроде больше ничего и не надо. Хотя… Если есть возможность на маршруте прикрыть, то сделайте вы, пожалуй, вот что…
27 мая 1900 года. Южная Африка, западные границы Капской колонии.Золотисто-огненное солнце, раскинувшее лучи по аквамариновой глади безоблачного неба, напоминало то ли орден на чьей-то гигантской груди, то ли крест в навершии намогильного памятника. Учитывая, что путешественникам приходилось любоваться этой красотой со дна десятифутового колодца, ассоциации все чаще и чаще склонялись ко второму варианту.
— Во времена моей юности, — назидательно, с видом умудренной годами матроны, произнесла Полина, — довелось мне одну книжку занятную читать. Её…
— Юности? — иронично фыркнул Пелевин и продолжил наматывать на локоть самодельное, из отрезков бечевы, ружейных и поясных ремней, лассо.
