Бернард Корнуэлл - Честь Шарпа
Копья поднимались снова в поисках новых целей, и труба призвала на улицу второй эскадрон, лошади скалили зуба, копыта разбрызгивали грязь, пятная мундиры наездников, и Шарп видел, как два загнанных в угол партизана подняли свои мушкеты, но французы наехали на них, один нанес удар и копье пришпилило человека к стене дома с такой силой, что улан оставил оружие во внутренностях человека — извивающегося, кричащего, умирающего. Улан вытащил саблю, чтобы достать второго человека, который отпрыгнул от его лошади и упал, когда сабля разрубила его лицо.
Некоторые партизаны бежали к рынку, но теперь Шарп услышал зов другой трубы с дальней стороны площади, и еще больше улан появилось с севера, чтобы гнать бегущих партизан обратно в сумятицу лошадей, криков и страха. Горожане бежали в поисках убежища, дети, принесенные, чтобы наблюдать за партизанами, кричали, когда уланы колено к колену врезались в испуганную толпу.
Пистолеты хлопали, мушкеты кашляли дымом, и новый эскадрон ехал не спеша по команде трубы, чтобы воткнуть длинные копья в унылую массу одетых в плащи партизан. Наконечники копий, острые как бритвы, опустились по приказу офицера, лошадей пришпорили, и копья нацелились на противника. Зеленые и розовые мундиры пропитались кровью. Один улан вышел из боя — его высокая, с квадратным верхом, шапка в руке, другая рука зажимает рану на черепе. Другой в ярком мундире валялся в грязи, но на каждого погибшего француза приходились дюжины партизан, и еще больше улан скакало к рынку, и снова и снова труба подгоняла их, и снова и снова длинные копья находили в цель, пробивая ребра и разрывая кишки испуганных всадников.
Шарпу показалось, что он слышал крик El Matarife, кажется, он видел, как секира вздымалась в круговерти людей и ржущих лошадей, а затем он увидел, как изгородь упала в дальней стороне рынка и будто наводнение прорвало разрушенную дамбу — партизаны бежали через пролом в заборе, оставив площадь торжествующей, залитой кровью кавалерии. Рынок провонял кровью. Раненный полз по грязи, взывая к Иисусу, — он закричал, когда уланы подъехали к нему и с хирургической точностью проткнули его испачканными кровью остриями. Французы смеялись, когда могли причинить боль неуловимым партизанам. Одного раненого протыкали снова и снова, ни один улан не хотел прикончить его. Женщина, склонившаяся над телом, кричала на французских солдат, пока кавалерист не пнул ее тяжелым сапогом, и она не упала на своего умирающего мужа.
Трубы отправили три эскадрона в погоню, а два остались, чтобы разобраться с ранеными и военнопленными. Шарп пошел к черному ходу гостиницы, думая пробраться к деревьям позади дворика конюшни, но маленький дворик был забит французами, которые выводили захваченных лошадей из стойл. Один увидел его и закричал, но Шарп закрыл дверь и вернулся в дом.
Маркиза стояла у подножья лестницы. Она посмотрела на палаш в его руке.
— Ты не сможешь уйти, Ричард.
Шарп вложил палаш в ножны. В закрытую дверь колотили, так что она тряслась.
— Меня зовут Вонн.
Она улыбнулась.
— Что?
— Вонн!
— И ты спал в конюшне, Ричард!
Он видел настойчивость в ее предупреждающем взгляде и устало кивнул. Он повесил винтовку на плече, и тут высокий мужчина наклонившись вошел в переднюю дверь гостиницы, Элен с восторженным криком бросилась ему в объятия. Шарп, пленник французов, мог только наблюдать.
Генерал Рауль Вериньи был ростом шесть футов и два дюйма и, похоже, в его теле не было ни унции жира. Мундир обтягивал его как кожа барабана.
У него было узкое, темное лицо с маленькими, тщательно закрученными усиками. Он часто улыбался.
Он крикнул солдатам у черного хода, чтобы прекратили шум, поклонился Шарпу и жестом принял его капитуляцию. Он поговорил с маркизой две минуты, снова поклонился Шарпу и возвратил палаш.
— Ваша храбрость, майор, требует, чтобы вам вернули меч. И позвольте выразить вам мою самую глубочайшую признательность. — Он поклонился в третий раз. — Ружье, майор, — мне придется его забрать. — Он произносил «рр-ружье». Он передал винтовку адъютанту, который передал ее лейтенанту, который передал ее сержанту.
И теперь, час спустя, Шарп был почетным гостем за завтраком. Вокруг пылал город. Гостиницу пощадили, покуда она давала приют.
Генерал Вериньи проявлял заботу о Шарпе.
— Вы, должно быть, взъерошены, майор Вонн?
— Взъерошен, сэр?
— Потерпев крушение ваших надежд. — Он улыбнулся, коснувшись кончиков усов.
— Действительно, сэр.
Маркиза сказала Вериньи, что британцы послали Шарпа, чтобы забрать ее из женского монастыря и доставить в армию Веллингтона для допроса. Вериньи налил Шарпу немного кофе.
— Вместо этого мы отвезем Элен домой, а вы — военнопленный.
— Разумеется, сэр.
— Но это не должно беспокоить вас. — Вериньи предложил Шарпу ногу цыпленка, настаивая, чтобы тот съел ее. — Вас изменят, ведь так?
— Обменяют?
— Обменяют! Я не слишком часто практикуюсь в английском. Элен говорит хорошо, но она не говорит со мной по-английски. Она должна делать это, да? — Он рассмеялся и обернулся к маркизе, налив ей вина. Генерал был, насколько мог судить Шарп, человек его лет, наделенный мрачным обаянием. Шарп ревновал. Генерал снова обратился к Шарпу. — Вы говорите по-французски, майор?
— Нет, сэр.
— Вы должны! Это самый прекрасный язык в мире.
За столом сидели французские офицеры, довольные, как могут быть довольны солдаты, которые одержали большую победу. Французской кавалерии редко удавалось застать врасплох партизан, и этим утром они собрали мрачный урожай смерти. Человек в серебристом плаще был военнопленным и, несомненно, кричал под пытками, поскольку его палачи хотели получить ответы на свои вопросы, но El Matarife убежал в горы на востоке. Вериньи не возражал.
— С ним покончено, ведь так? Его люди сломлены! Кроме того, я приходил за Элен, а не за ним, а вы освободили ее для меня. — Он улыбнулся и выпил за здоровье Шарпа.
Собравшиеся офицеры смотрел на англичанина с любопытством. Немногие видели прежде захваченного британского офицера, и ни один не видел в плену хотя бы одного стрелка, которых они так боялись. Встретившись с ним взглядом, они улыбались. Они предлагали ему лучшую пищу на столе, один налил ему вина, другой бренди, и они уговаривали его выпить с ними.
Вериньи сидел рядом с маркизой. Она кормила его с вилки. Они касались друг друга, интимничали, и, казалось, заполняли всю комнату своей радостью. Вдруг раздался взрыв смеха, и генерал улыбнулся Шарпу.
— Я сказал ей, что она должна выйти замуж за меня. Она сказала, что вместо этого она может стать монахиней. — Шарп вежливо улыбнулся. Вериньи спросил, не думает ли Шарп, что из маркизы получится хорошая монахиня, и Шарп сказал, что женскому монастырю сильно бы повезло.
