Елена Арсеньева - Преступления страсти. Алчность
Говорят, все еврейки — хорошие матери. Или нет правил без исключений, или Шейндля Лейбова Соломониак не была еврейкой, потому что, едва родив дочку, которую назвали Сура-Ривка, юная мадам Розенбад, прихватив пятьсот рублей из бакалейной лавки мужа, исчезла в неизвестном направлении.
Да, да, больше терпеть добропорядочную жизнь она не была намерена! Она решила измениться совершенно, от и до. И для начала требовалось новое имя. Какое? Почему-то первое, что в голову пришло, было — Сима Рубинштейн.
А почему бы и нет? Звучит!
Теперь следовало уехать из Польши в Россию. В Москву! Новоявленная Сима села в поезд и отправилась в путь. Уже тогда она усвоила, что нужно уметь людям пыль в глаза пустить — чем пышнее ты распускаешь перья, тем лучше тебя принимают. Поэтому Сима купила билет второго класса и налгала соседям, будто едет в Москву, чтобы получить наследство от богатой бабушки. Ее мигом окружили заботами — новоявленная богачка такая хорошенькая, а рассказанная ею история о полуголодном детстве такая трогательная… Двое из попутчиков немедля предложили себя в проводники по Москве, явно намереваясь продолжить знакомство. Это были молодые люди с жадными глазами. Ведь Сима уверяла, будто ей всего пятнадцать и она невинная, неопытная девица. Невеста с приданым, решили москвичи — вот и распустили перья.
Карманы своих соседей Сима решила обчистить непременно, но несколько попозже, чтобы преждевременно не поднялся переполох. А пока отправилась прогуляться в вагон третьего класса. Публика здешняя ее разочаровала: голь перекатная, у всех узлы да мешки невзрачные, взглянуть не на что. Приличным чемоданом владел один только юнкер. Сима мысленно хихикнула: чемодан был в точности такой, какой она позаимствовала (в придачу к пятистам рублям) у приснопамятного Исаака Розенбада. Но, может быть, содержимое его окажется поинтересней?
Сима даже не дала себе труда подумать над тем, куда она денется с этим чемоданом. Вряд ли юнкер возит в нем деньги или такие уж большие ценности, ведь если он богат, то не ехал бы в жалком вагоне третьего класса. Она ни о чем вообще не думала. Приступ желания овладеть чужим добром отбил всякое соображение. Так у нее было всегда, так будет всегда… Сима подсела, поклонилась, похлопала своими хорошенькими глазками (между прочим, только они и были хорошенькими в ее лице, курносеньком и даже слегка рябеньком, но силу их Сима уже успела узнать), прикинулась абсолютной глупышкой (мужчины любят миленьких глупышек, это она тоже успела узнать), назвала «полковником» и принялась пялиться на кокарду, форму, сверкающие сапоги…
Юнкер — звали его Михаил Горожанский — был молод и глуп, иначе бы не принял за чистую монету такую пошлую, откровенную, наглую, местечковую лесть. Ведь кем же надо быть, чтобы за полковника семнадцатилетнего юнца принять! Но, видимо, он принадлежал к разряду тех мужчин, которые любят не просто глупышек, а вовсе уж дурочек, и потому мгновенно пал жертвой банальных Симиных чар. Когда подъехали к Клину, он был готов ради Симы Рубинштейн на все, тем паче — на такую малость, как сбегать за лимонадом в станционный буфет. Ну и сбегал, а когда вернулся, не нашел ни Симы, ни чемодана…
Может быть, если бы она сошла на той же станции, ее не поймали бы. А Сима поперлась сдуру с юнкеровским чемоданом в свой вагон второго класса: ну не бросать же там чемодан Исаака Розенбада, все же какая-никакая, а добрая память о бывшем муже, то-се… Кто-то ее приметил и, когда полиция, поднятая на ноги Горожанским, начала поиски, указал на вагон второго класса.
Симу взяли с поличным и отволокли в участок. Спасло ее именно сходство чемоданов — и усвоенное с детства умение зарыдать не тогда, когда тяжело на сердце, а когда сие нужно для дела. Актерка она была первоклассная, и все поверили, что девушка прихватила чужой чемодан по ошибке, приняв за свой. Мало того, в полиции осталось заявление Симы Рубинштейн о пропаже у нее трехсот рублей, и дело дошло до того, что на Горожанского в участке стали посматривать подозрительно: уж не он ли обчистил карманы милой барышни?
Выйдя из этой передряги, Шейндля усвоила несколько уроков. Во-первых, она не желала больше зваться Симой Рубинштейн, то имя попало в полицейские протоколы и может в дальнейшем только навредить, к тому же оно явно несчастливое. Во-вторых, впредь надо быть поумнее и рисковать только ради крупной добычи, а не какой-то жалкой смены белья и вареной курицы, которые в результате обнаружились среди вещей Горожанского. В-третьих, следовало тщательно заботиться о реквизите — ведь не окажись у нее совершенно случайно такого же чемодана, как у юнкера, дело было бы для нее швах…
Шейндля призадумалась. Какое же имя выбрать теперь? Пожалуй, Софья. Оно означает — мудрость. Шейндля, умевшая брать уроки у жизни, с головой, полной самых невероятных замыслов, чувствовала себя умнейшей женщиной на свете, а потому решила, что имя Софья отлично ей подойдет. А прошлое вместе с Исааком Розенбадом и Михаилом Горожанским — вон из головы!
Забегая вперед, можно сказать, что Исаака ей не удалось-таки забыть безвозвратно, да и Горожанский еще раз возник в ее жизни — самым неожиданным и романтическим образом.
Спустя несколько лет судьба привела Соню в Малый театр. Она вообще была большой любительницей драматического искусства, считала себя (и не без оснований!) подлинным талантом, была уверена, что с легкостью утерла бы нос Асенковой, Колосовой и Семеновой, и не упускала возможности бывать в театре, чтобы брать уроки мастерства перевоплощения. Она и в самом деле поумнела с годами и к работе своей относилась весьма серьезно, обдумывала и репетировала выбранные для себя роли тщательно, хотя не исключала из арсенала и внезапное вдохновение. Впрочем, его ведь и профессиональные артисты не исключают!
Так вот о Малом театре. В актере по фамилии Решимов она вдруг узнала все того же Мишу Горожанского из поезда! Судя по всему, он ушел в отставку, подался на сцену — и стал ведущим артистом Малого театра. Соня не могла ошибиться — у нее была отличная зрительная память.
Ох и смех ее разобрал! Бывают же совпадения в жизни! Интересно, был бы рад Решимов повидаться с ней? Небось и не узнает… А ведь он должен чувствовать себя обязанным Соне. Кто, как не она, показали ему, как нужно перевоплощаться, какое огромное значение имеет способность хорошо сыграть свою роль? По сути, она преподала ему первые уроки сценического мастерства!
Соня купила огромный букет роз, вложила в него записку: «Великому актеру от его первой учительницы»… но этого ей показалось мало. Рядом стоял какой-то старикан в мундире. Соня мимоходом улыбнулась ему милой, немного рассеянной улыбкой, которая, как она знала, действовала на мужчин ошеломляюще, и пошла дальше — искать капельдинера, чтобы передать ему букет, приложив к розам золотые часы. Соня, правда, не заметила, что на них выгравирована дарственная надпись: «Генерал-аншефу Хвастову за особые заслуги перед Отечеством в день семидесятилетия». Зато надпись прочел Михаил Решимов — и она его надолго озадачила, особенно в сочетании с запиской «от первой учительницы».
