Александр Дюма - Анж Питу
— Но что же вы хотели от него услышать? — спросил Бийо.
Де Лонэ вздрогнул.
— В общем-то ничего особенного. Вернемся к вам; говорите, что вам нужно, но поскорее: я спешу.
— В двух словах: мне нужно, чтобы вы сдали нам Бастилию.
— Что, что? — переспросил, встрепенувшись, де Лонэ тоном человека, плохо расслышавшего слова собеседника. — Что вы сказали?
— Я сказал, что пришел к вам от имени народа с требованием сдать Бастилию.
Де Лонэ пожал плечами.
— По правде говоря, странная это тварь — народ, — сказал он.
Бийо в ответ только хмыкнул.
— И что же хочет сделать с Бастилией этот ваш народ?
— Он хочет ее разрушить.
— Какого черта далась ему Бастилия? Разве когда-нибудь хоть одного человека из народа сажали в Бастилию? Бастилия! Наоборот, народу следовало бы благословлять каждый ее камень. Кого сажают в Бастилию? Философов, ученых, аристократов, министров, принцев — одним словом, врагов народа.
— Ну что ж, значит, народ не такой себялюбец.
— Друг мой, — сказал де Лонэ с неким сочувствием, — сразу видно, что вы не солдат.
— Вы правы, я фермер.
— И что вы не парижанин.
— Вы правы, я из провинции.
— И что вы плохо знаете Бастилию.
— Совершенно верно, я знаю только то, что видел, то есть наружные стены.
— В таком случае пойдемте со мной, я покажу вам, что такое Бастилия.
«Ох-ох-ох! — подумал Бийо, — сейчас он спихнет меня в какой-нибудь каменный мешок, который внезапно разверзнется у меня под ногами, и тогда прощай, папаша Бийо».
Однако неустрашимый фермер ничем не выдал своих опасений и приготовился пойти следом за комендантом Бастилии.
— Для начала, — сказал де Лонэ, — усвойте, что в подвалах у меня достанет пороха, чтобы взорвать Бастилию, а с нею — половину Сент-Антуанского предместья.
— Это я знаю, — спокойно отвечал Бийо.
— Прекрасно. Теперь взгляните на эти четыре пушки.
— Я их вижу.
— Они, как нетрудно заметить, держат под прицелом всю галерею; путь к ней, кроме того, преграждают караулы, два рва, через которые можно перебраться только по подъемным мостам, и, наконец, опускная решетка.
— Да я ведь не говорю, что Бастилия плохо укреплена, — невозмутимо ответствовал Бийо, — я говорю, что мы будем ее хорошо атаковать.
— Пойдем дальше, — сказал де Лонэ.
Бийо кивнул.
— Вот потерна, выходящая в ров, — сказал комендант. — Убедитесь в толщине ее стен.
— Не меньше сорока футов.
— Да, внизу сорок, а сверху пятнадцать. Вы сами можете убедиться, что, какие бы острые когти ни имел народ, этот камень ему не своротить.
— Я и не говорил, что народ сначала разрушит Бастилию, а затем возьмет ее; я сказал, что он возьмет ее, а затем разрушит, — возразил Бийо.
— Поднимемся наверх, — предложил де Лонэ.
— Поднимемся, — согласился Бийо.
Они поднялись на три десятка ступеней.
Комендант остановился.
— Смотрите, — сказал он, — вот еще одна амбразура, откуда мы можем держать под обстрелом проход, которым вы собираетесь воспользоваться; конечно, из нее высовывается ствол не пушки, а всего лишь крепостного ружья, но у этого ружья недурная репутация. Знаете песенку:
Любимая волынка,
Как голос твой мне мил!
— Разумеется, знаю, — отвечал Бийо, — но, по моему разумению, сейчас не время ее петь.
— Погодите, я не договорил. Дело в том, что маршал Саксонский называл эти пушечки волынками, поскольку они лучше всех исполняли его любимую мелодию. Это так, историческая подробность.
— Ах вот что! — только и сказал Бийо.
— Поднимемся еще выше.
И они поднялись на орудийную площадку башни Конте.
— Ну и ну! — сказал Бийо.
— Что такое? — осведомился де Лонэ.
— Вы же не убрали пушки.
— Я приказал откатить их от бойниц, вот и все.
— Знайте, я скажу народу, что пушки еще здесь.
— Говорите.
— Вы, значит, не хотите их убрать?
— Нет.
— Решительно?
— Королевские пушки стоят здесь по приказу короля, сударь; следовательно, уберу я их тоже по приказу короля, и никак иначе.
— Господин де Лонэ, — сказал Бийо, чувствуя, как зреет в его уме величественная фраза, — истинный король, которому вам подлежит повиноваться, там, внизу, и я советую вам не забывать об этом.
С этими словами он указал коменданту на толпу: она казалась серой, но в ней кое-где алели окровавленные повязки участников вчерашних боев и сверкало на солнце оружие.
— Сударь, — отвечал де Лонэ, с надменным видом откинув назад голову, — быть может, вы подчиняетесь двум королям, но я, комендант Бастилии, признаю только одного: это Людовик, шестнадцатый король, носящий это имя, — король, поставивший свою подпись под моим назначением на эту должность, и его волей я командую этой крепостью и находящимися в ней людьми.
— Значит, вы не гражданин? — гневно воскликнул Бийо.
— Я французский дворянин, — отвечал комендант.
— Ах да, верно, вы солдат и говорите как солдат.
— Вы совершенно правы, сударь, — согласился де Лонэ, поклонившись, — я солдат и выполняю приказ.
— А я, сударь, — сказал Бийо, — я гражданин, и, поскольку мой долг гражданина противоречит приказу, который вы исполняете как солдат, одному из нас придется умереть — либо тому, кто будет исполнять приказ, либо тому, кто будет следовать долгу.
— Вполне вероятно, сударь.
— Итак, вы намерены стрелять в народ?
— Пока нет — до тех пор, пока он не начнет стрелять в меня. Я дал слово посланцам господина де Флесселя. Вы ведь видите, что пушки отодвинуты от амбразур. Однако после первого же выстрела, произведенного с площади по моей крепости…
— Что же произойдет после первого выстрела?
— Я подойду к одному из этих орудий, хотя бы вот к этому, я сам подкачу его к амбразуре, сам наведу и сам приставлю фитиль.
— Вы?
— Я.
— О, если бы я в это поверил, — воскликнул Бийо, — то прежде чем вы совершили бы подобное преступление…
— Я ведь вам сказал, сударь, что я солдат и повинуюсь только приказу.
— В таком случае, смотрите, — сказал Бийо, подводя де Лонэ к амбразуре и показывая пальцем сначала в сторону Сент-Антуанского предместья, а затем в сторону бульвара, — вот кто будет приказывать вам отныне.
Там, внизу, следуя изгибу бульваров, извивалась, подобно бесконечной змее, чей хвост терялся где-то вдали, черная, плотная, вопящая масса людей.
Гигантская эта змея была покрыта сверкающей чешуей.
Ее составляли два людских потока, два войска, которым Бийо назначил свидание на площади Бастилии: одно из них возглавлял Марат, другое — Гоншон.
