Лев Альтмарк - Точка опоры — точка невозврата
— Ничего, всё будет в порядке.
— Куда там…
Дверь снова распахивается, и охранник несётся ко нам огромными прыжками и с выпученными глазами:
— Там наши на машинах подъехали. Так что гони телефон назад и смотри не проговорись!
Выглядываю в окно и вижу, как из трёх машин, подъехавших почти к входу, вылезают люди. Шефа Шауля среди них нет, но если в их планы входит грохнуть нас, как и всех остальных, вернувшихся из путешествий во времени, то для этого начальство не нужно. Достаточно тупых исполнителей.
Один за другим эти люди исчезают в дверях. Ещё пара-тройка минут, и они появятся здесь.
— Вот видишь, мы ничего не успеваем, — доносится из-за спины печальный голос Шауля.
— Всё будет в порядке, — твержу свою надоевшую мантру и лихорадочно прикидываю, как поступать.
— Здравствуйте, господа, — в неприкрытую дверь заглядывает коротко стриженный рыжий мужчина, вероятно, старший из приехавшей публики. — Вам передавали, чтобы вы собрались и поехали с нами? Предлагаю всё это сделать тихо и без шума, — он хмыкнул, — больница же здесь всё-таки, не футбольный стадион…
— Придётся некоторое время подождать, — развожу руками.
— Это ещё почему?
— Пойдёмте, покажу.
Вместе с ним мы идём в палату, где находится Гершон Дубин. Жестом заправского экскурсовода указываю на Гершона и разъясняю:
— Человек ещё не вернулся из путешествия во времени. Нужно дождаться… Вы вообще в курсе наших дел?
— Нет, оно мне надо?! — мотает головой рыжий и опасливо косится на Дубина. — Но вы без нас никуда отсюда не выйдете.
— Мы никуда и не собираемся. Нам бы ещё пару часов и чтобы никто не мешал…
Рыжий некоторое время раздумывает, потом отвечает:
— Сейчас созвонюсь с шефом и узнаю. — Он выскакивает в коридор и спустя пару минут возвращается. — Шеф сказал, что только пару часов, не больше. И при любом результате потом доставить вас к нему.
— Спасибо. Подождите нас коридоре…
— Что ты ещё задумал? — интересуется Шауль.
Набираю в лёгкие побольше воздуха и выдаю:
— Мне необходимо закончить одно дело, перед тем как… перед тем, как рисковать. Я тоже хочу отправиться в прошлое…
— Даниэль, — сразу начинает ныть Шауль, — игрушки уже закончились, хватит тебе…
— Это важно, — настаиваю я, — самый последний раз…
10
…Апрель 1942 года сырой и прохладный. После необычайно холодной зимы такая весна, наверное, в порядке вещей. Невысокое солнце почти не согревает пока ещё короткий световой день, и, если бы была тёплая одежда, да сухая обувь, да ещё бы самому согреться, было бы ничего. Но об этом остаётся только мечтать.
Скоро начнёт смеркаться, тогда нам нужно отправляться в путь. Но это и хорошо. Потому что ночью станет совсем холодно, и есть риск не проснуться, если задремлешь. А пока мы отсыпаемся в невысоком густом ельнике, закопавшись в наломанных ветках, которые перед уходом нужно будет разбросать подальше от места ночёвки, чтобы немцы, если начнут прочёсывать лес, не поняли, что здесь была группа бежавших из плена красноармейцев.
Все уже выспались и отдохнули, но никто ещё не встаёт, потому что нужно беречь силы к ночному переходу. Сколько идти и куда, никто не знает, мы ориентируемся лишь по звукам дальней канонады.
Из последнего лагеря под Витебском мы бежали неделю назад. Это было несложно, потому что у немцев была полная запарка. Столько военнопленных свозили в наш глубокий котлован, наспех обнесённый колючей проволокой, что пересчитать их было невозможно. А пленные всё поступали и поступали, выходя из великолукских котлов, отсидевшись до последнего в лесах и болотах аж с конца августа 1941 года, когда закончился разгром 22-й армии. Сидеть и дальше означало верную смерть, а в плену была хоть какая-то надежда выжить, ведь никто не знал, насколько далеко откатились свои, до каких пределов продвинулись гитлеровцы, захвачена ли или пока сражается Москва…
Группа, передушившая голыми руками немногочисленных охранников и повалившая столбы с колючей проволокой, была довольно большой. Но всем было понятно, что до своих в таком количестве не добраться. Нет ни оружия, ни питания, да и куда идти неизвестно. Маленькими группками пробиться куда-нибудь больше шансов. Может быть, до партизан, о которых ходили упорные слухи, а может, отсидеться в деревнях и посёлках, где есть хоть какое-то пропитание…
В нашей группе сегодня осталось девять человек. Сперва было больше, но пару раз мы нарывались на немецкие патрули, а один раз едва спаслись бегством после того, как нас сдали местные жители в одной из деревень, где мы остановились на ночёвку.
Сегодня девять человек, а было в два раза больше. В деревни мы теперь старались не заходить, потому что поняли: сегодня свои ещё опасней врага. Страх превращает человека в зверя, а со зверем ни о чём не договоришься. При каком-нибудь ином раскладе, может, и была возможность выжить в плену, но у нашей девятки даже такого мизерного шанса не было.
Потому что все мы были евреями… Немцы периодически выстраивали военнопленных в ряды и выискивали среди них евреев и политработников. Пока до каждого из нас очередь не дошла, нужно было бежать. И мы бежали…
— Давайте, что ли, познакомимся? — предлагает смуглый круглолицый парень с жёстким колючим ёжиком на голове. — А то уже который день вместе, а даже не знаем, как друг к другу обращаться. Хотите, начну с себя? Зовут меня Михаилом, родом из Фрязина, что в Подмосковье, рядовой из 126-ой стрелковой дивизии…
Но никто не откликается, тогда он вдруг поднимается и нависает над лежащими:
— Что ж вы, бойцы, совсем хвосты поджали? Немцам, небось, всё выложили бы, а тут в молчанку играть? Своих же опасаетесь? Эх, вы, вояки!
— Тебя, что ли, опасаться? Отставить истерику! — Рядом с ним полусидит невысокий стройный мужчина с тонкими чертами лица и густой пепельной шевелюрой. — И я могу о себе. Зовут меня Юдой…
— Как-как? — хихикает кто-то. — Иудой?
Но мужчина, видимо, привык к этому, поэтому продолжает, не обращая внимания:
— Младший лейтенант, начальник штаба 178-го сапёрного батальона 174-й стрелковой дивизии…
— А чего в солдатской гимнастёрке-то?
— Сам не понимаешь, почему? В офицерской гимнастёрке да ещё еврею и часа в плену не протянуть. Ясно объяснил? Что ещё интересно узнать?
— Родом откуда? И как офицером стал? — не унимается всё тот же голос.
— Из Вязьмы я родом. А офицером стал после того, как до войны закончил Ленинградский финансово-экономический институт.
