Ксавье Монтепен - Искатель приключений
– Отшельник в капелле, пойдемте, я провожу вас.
Он вел меня сквозь лабиринт лестниц и коридоров. Снаружи замок прекрасно сохранился, без сомнения, вследствие толщины и прочности стен, но я не могу дать вам точного понятия о внутреннем разрушении. Повсюду плиты расселись, пол опустился, своды угрожали падением. Ни в одном окне не было стекол, и ночные птицы свободно вили гнезда в залах и коридорах.
По мере того, как мы проходили по коридору, в ушах моих все яснее и яснее звучал жалобный голос, певший молитвы по умершем. Скоро я распознал De profundis. Это похоронное пение произвело на меня грустное впечатление и показалось печальным предзнаменованием. Старик отворил наконец одну дверь и пригласил меня войти в капеллу, но сам пошел за мной.
Отшельник, которому поручено было служить в этой капелле и содержать ее в чистоте, дурно исполнял свою обязанность, потому что там еще более, чем в других местах, все было в самом жалком запустении. Сырая трава росла между плитами, резные украшения, почти сгнившие, отделялись от стен, занавесь алтаря была разорвана, окна вместо стекол во многих местах были заклеены обрывками холста от старых картин.
Отшельник все пел. Он был в изношенной рясе и казался еще молод, но худ, без сомнения, от умерщвления плоти. Я опустился на колени и стал молиться шепотом, ожидая, когда он кончит молитву об усопших. Он кончил, и я отвечал: аминь! Отшельник обернулся и, увидев меня, спросил, как и старый привратник:
– Что вам угодно?
– Я пришел сюда исполнить долг совести, – отвечал я.
– Какой?
– Я дал обет.
– Скажите мне его.
– Я обещал заказать в этой капелле сто панихид за упокой души командора Фулька де Фулькера, убитого на дуэли на острове Мальта.
– Хорошо, – отвечал отшельник.
Я вынул из кошелька сто золотых монет, положил их на алтарь и прибавил:
– Беретесь ли вы, отец мой, отслужить эти панихиды?
– Я сам – нет. Я еще не вполне посвящен и не имею права служить обедни, но все-таки обещаю вам удовлетворить вашу совесть.
Я вытащил из-под моей рясы шпагу командора и сказал:
– Я дал также слово принести в этот замок шпагу, принадлежавшую командору де Фулькеру.
И, говоря это, я хотел положить шпагу возле золотых монет. Отшельник остановил меня движением руки.
– Нет, – вскричал он, – нет… Здесь не место для убийственного орудия, столь часто орошавшегося христианской кровью…
– Что же мне делать с этой шпагой? – спросил я.
– Отнесите ее в оружейную, – отвечал он резким тоном, – там она будет в обществе, достойном ее!
И он вышел со мной из капеллы.
XLI. Оружейная
Старый привратник, к которому отшельник снова отвел меня, объяснил, что оружейной называлась та зала, в которой хранилось оружие умерших Фулькеров вместе с оружием побежденных ими рыцарей. Этот обычай, строго исполняемый в роде Фулькеров, был установлен еще во времена Мелюзины и ее мужа, графа Жоффруа Пуату, по прозвищу Большой Зуб. Я желал немедленно исполнить хотя бы вторую часть моего покаяния и попросил, чтобы привратник тотчас же отвел меня в оружейную.
Это была огромная комната, содержавшаяся гораздо лучше, чем другие. Потолок, некогда выкрашенный яркой краской, почти полинял, дубовая обшивка стен почернела от времени. Кругом по стенам висели портреты всех владельцев Тет-Фулька и жен их.
Особенное любопытство возбудил во мне портрет Фулька Тальефера, графа Ангулемского, который выстроил замок Тет-Фульк для своего побочного сына, сделавшегося великим сенешалем в Пуату и родоначальником дома Фулькеров. Этот побочный сын был именно тем самым мерзавцем, которому Лощина Мертвого Человека была обязана своим зловещим названием.
Мне казалось, что портрет Тальефера был написан с ужасной и поразительной истиной. Старый и грозный рыцарь был представлен вооруженным с ног до головы, в ту минуту, когда он садится на боевую лошадь и берет круглый щит, на котором были изображены головами вперед три льва без зубов, без грив и без хвостов. Под поднятым забралом железного шлема налитые кровью глаза Фулька Тальефера сверкали мрачной и угрожающей молнией. Смотря на этот портрет, можно было подумать, что Фульк сейчас выйдет из рамы, как бы удерживавшей его в плену, и бросится в битву, махая своим мечом с воинственным, ужасающим криком.
Другие портреты тоже были довольно хорошо написаны, хотя и принадлежали к первым временам средневекового искусства. Портреты сенешаля и его жены, Изабеллы Лузиньян, висели по сторонам высокого и широкого камина. Лицо сенешаля выражало непоколебимую волю и лютую жестокость. Смотря на него, можно было угадать, что этот человек, наверное, пролил много крови и находил наслаждение среди стонов и криков своих жертв. Надменная и резкая физиономия Изабеллы Лузиньян дышала не более мужниной кротостью и благосклонностью. Я понимал, отчего в Пуату радовались исчезновению древней фамилии Фулькеров, и спрашивал себя, не сам ли Господь поддерживал в руке моей мстительную шпагу, которой командор был поражен. Я почти забыл в эту минуту, что Господь не требует смерти грешника, но желает его обращения на путь истинный, и скоро должен был получить тяжкое наказание за эту забывчивость.
Под каждым портретом висели шпаги разных веков и разных размеров, в виде трофеев. Я присоединил к одному из них шпагу командора и почувствовал невыразимое облегчение.
После моего прихода в замок поднялась сильная буря, флюгера стонали, как души грешников, а ветер врывался под аркады парадного двора с шумом, подобным шуму разъяренного моря. Эта адская погода и боль в колене не позволяли мне думать о возвращении в город в тот же день. Я спросил старого привратника, согласен ли он дать мне поужинать и позволить переночевать в замке.
– Вы пришли, – отвечал он, – за тем, чтобы заказать несколько панихид за упокой души моего последнего господина и присоединить его шпагу к шпагам его предков, поэтому вы гость во Фулькерском замке. Оставайтесь же здесь, сколько хотите, и будьте уверены, что не будете иметь недостатка ни в чем…
Я поблагодарил старика за гостеприимство и прибавил:
– Эта зала – единственная комната в замке, в которой можно жить… Не можете ли вы затопить здесь камин и постелить постель?..
– Извольте, – отвечал он, – я тотчас затоплю камин, и вы можете здесь отужинать, если хотите, но не советую вам ночевать в этой комнате и даже оставаться в ней после полуночи.
– Разве я могу здесь подвергнуться какой-нибудь опасности?
Брови старика почти сдвинулись, он покачал головой и не отвечал на мой вопрос. Я настаивал. Через минуту он продолжал:
– Послушайте меня, ночуйте в моей комнате. Я не хочу, чтобы в замке Тет-Фульк случилось какое-либо несчастье с гостем фулькерских владельцев!..
