Наталья Павлищева - Дмитрий Донской
На сей раз писец, наклонив голову к плечу и от старания высунув язык, испачканный в чернилах, заносил в летопись события второй литовщины. Этому Семка был и сам свидетель. Второй раз Ольгердовы войска подошли к Москве и встали осадой. Но город заперся, уже привычно разорив собственный посад.
В самой Москве осталось не так много войска, только князь Дмитрий с семьей и митрополитом. Владимир Андреевич с полками стоял у Перемышля, позади остался не взятый Волоколамск, а со стороны Рязани шел со своим войском Олег Рязанский. Получались клещи, что грозило полным позором. Простояв без толку восемь дней, Ольгерд вдруг придумал выход. К воротам Москвы отправились послы с… предложением вечного мира. А еще гордый Ольгерд предлагал свою дочь в жены Владимиру Андреевичу!
И тут настал час Дмитрия. Князь ответил с насмешкой, что на вечный мир не согласен, но так уж и быть, потерпит полгода до Петрова дня. И чтоб Михаил Александрович тоже тому перемирию подчинился.
Старый Ольгерд скрипел зубами от такого своеволия московского мальчишки! Сознавать, что его ловко взяли в клещи двое молодых князей, было тяжело, но поделать ничего не мог. Так и ушли литовцы едва не на цыпочках, косясь на Москву и остальные войска. Победа была полной!
Михаил Александрович рвал и метал, он едва не заболел с досады. Всесильный князь Ольгерд, которого боялись все вокруг, сплоховал перед московскими молодыми князьями! И с Владимиром Андреевичем родниться собрался! На него больше не было никакой надежды. Придет Петров день, и что тогда станет делать Димитрий Московский? Ясно, как день — пойдет брать Тверь, и тот же самодовольный Ольгерд на помощь не придет, побоится.
Княгиня Евдокия Константиновна смотрела на мужа и дивилась:
— Миша, может и тебе помириться с Москвой? Признать ее верх, пусть уж главными будут?
— Дура! — грубо огрызнулся князь. — Как была клушей, так и осталась! Ничего в тебе княжеского нет! Все вы такие, что братец твой Дмитрий Нижегородский трус трусом, что Андрей померший был слюнтяем, что Бориска тоже! Выгнали Димитрия из Владимира, прощенья попросил, Дуньку за этого щенка выдал! Выгнали Бориса из Нижнего — тоже снес все! Москве в глаза заглядывают!
Княгиня растерянно хлопала глазами, в них уже стояли слезы, чего страшно не любил Михаил Александрович. Он с досадой махнул рукой:
— Всех Москва под себя подомнет, а вы вот так глазами лупать будете!
И вдруг пришло страшное по своей сути и неожиданное решение:
— В Орду поеду! Ярлык просить!
Жена и вовсе всплеснула полными руками:
— Как же?! Где денег на подарки возьмешь? Ордынцы, слышно, много подарков требуют.
Она была права, но это не остановило Михаила Александровича. Он решил попросить денег у зятя и сестры, а потом вернуть. Для солидности взял с собой сына Ивана. Но зять встретил не слишком приветливо, надоели просьбы о помощи, к тому же Михаил Александрович был живым напоминанием о недавнем позоре считавшего себя непобедимым князя. Даже сына в Вильно Михаил не оставил, взял с собой к Мамаю.
Знать бы, чем это обернется! Никто из князей еще к Мамаю не ездил, что тому нравится, не знал. Хотя, чего гадать, любому ордынцу нравились богатые дары. Но вот как раз богатых даров у тверского князя и не было! То есть дары, конечно, были, но с прежними московскими в сравнение не шли. На что он надеялся? Наверное, только на везение…
Повезло лишь в том, что Михаил был первым из русских князей, кто приехал не просто в Орду, а к самому Мамаю.
Спор с Тверью
В Твери праздник — из Орды жив и невредим вернулся князь Михайло Александрович, да не один, а с ордынским послом Сарыходжой! И ярлык на великое княжение привез!
Радоваться бы, а княгиня ревмя ревет, да так, что подушки за день просыхать не успевают. Сын Иван Михайлович в залог у ордынских ростовщиков остался! Глядя на жену, Михаил Александрович временами и сам чувствовал себя предателем, но стоило вспомнить про дань, которую привезенный ярлык даст, успокаивался. Первый же год позволит не только Ивана из неволи выкупить, но и закрома пополнить. Недаром московский князь Иван Данилович Калита столько сил и подарков на этот ярлык тратил, любые траты после сторицей окупались!
В Твери давно знатных ордынцев не бывало, вокруг Сарыходжи суетились, старались угодить, только вот не знали как. Тот ходил важный, надутый, точно индюк, смотрел на всех свысока, хотя был роста небольшого. С князем обращался как со своим данником, говорил ему «ти» и пальцем тыкал. Но Михаил Александрович терпел, уговаривая себя: ужо погоди, получу великое княжение, на всех отыграюсь, прежде всего на Москве заносчивой!
Только в том и была загвоздка, что ярлык привез, а в само Владимирское княжество не пускали! В него кроме как через Переяславльские земли из Твери не попадешь, а они князю московскому Дмитрию Ивановичу принадлежат. Выходит, у него разрешения просить надо? Но Михаил Александрович решил иначе: ничего просить не станет, сообщит, что теперь ярлык имеет, и вызовет москаля во Владимир. Неужто рискнет Дмитрий не подчиниться? Михаил Александрович не Дмитрий Константинович Нижегородский, он ярлык запросто из рук не выпустит!
Князь вышагивал по палате, сочиняя послание в Москву. Хотелось оскорбительней, но сдерживал себя, понимал, что пишет прежде всего митрополиту, его власть в Москве.
— Да! — вдруг резко обернулся к писцу Михаил Александрович. — И чтоб сам ехал на мое поставление во Владимир!
Инок вздрогнул, и с кончика дернувшегося пера на лист полетела капля чернил. Небольшая клякса, но весьма приметная. Князь заметил замешательство писца, глянул на запись, заярился:
— Чтоб тебя!
Кляксу можно подсушить и потом соскоблить ножичком, но ждать, пока чернила высохнут, Михаил Александрович был не в состоянии, дернул головой:
— Раззява! Возьми другой лист!
Это нелепо, потому как теперь с пергамента, чтобы его снова использовать, вон сколько соскабливать придется, но княжья воля… Онфимий со вздохом развернул запасной пергамент. Князь рыкнул: «Посопи мне тут!», и встал над душой, наблюдая, как писец переносит буквицы на другой лист.
Хуже нет что делать, когда из-за плеча пристально наблюдают, уже через некоторое время раздался новый окрик Михаила Александровича:
— Чего пишешь?! Чего пишешь, раззява?!
Так и есть, Онфимий от напряжения пропустил две буквицы, вышла нелепость! Он поднял глаза на князя, робко предложил:
— Пущай посохнет, пока я остальное писать стану? После соскоблю и поправлю…
Князь снова заскрипел зубами: отправлять скобленное в Москву никак не хотелось, небось скажут, что грамотных писцов у него нету! Но другой пергамент еще принести надо, да снова все писать, мотнул головой:
