Сергей Алексеев - Невеста для варвара
— Голубушка моя, Маргарита!* — стал просить жену Яков Вилимович. — Ступай-ка к императрице, что хочешь говори ей, прислуживай, исполняй приказания, но побудь рядышком. И ухо держи востро! Позри, кто приходит, что говорит. Надобно мне знать любые словеса относительно войны с югагирами индигирскими. Сама не расспрашивай, но лови всякое о них упоминание, кто бы ни сказывал.
Мария Андреевна подивилась столь страстной речи мужа, ощутила облегчение и в тот час же отправилась ко двору. И лишь тогда граф несколько поуспокоился и взялся изучать чувонский огнемет.
Труба чем-то напоминала сразу несколько духовых инструментов для музицирования. На карпатскую трембиту походила: длиною в три аршина и шесть вершков, с раструбом на одном конце, а в раструб сей был вставлен искусно выточенный из темного камня полый конус с малым отверстием, как у некоторых французских гобоев, но с запальной трубкой сбоку, где сохранился нитяной фитиль со следами гари. С другого, тонкого конца, на трубе, как мех на волынке, стояло устройство, похожее на водяной затвор или немецкий кран-завертыш, и уже за ним тяжелый, верно, толстостенный округлый сосуд, как если бы спаяли вместе два котла. Из сосуда выступала грубо, будто топором, отрубленная и замятая трубка, и было ясно, что в огнемете не хватает еще одного, возможно главного, механизма.
Все было исполнено из красной медной жести, паянной оловом на стыках, с достойным прилежанием и аккуратностью, и, судя по грузности самой трубы, внутри нее что-то было еще. Как всякий исследователь, Брюс сперва изучил внешний вид, после чего зажег свечу, с помощью зеркала навел лучик сквозь отверстие в точеном конусе и узрел, что внутри труба состоит сплошь из темно-зеленого камня и лишь в глубине, возле затвора, — из молочно-белого и блестящего, похожего на китайский фарфор. Он осторожно повернул ручку затвора, отмечая, что личина его тщательно притерта, но ничего не произошло. Тогда граф обнюхан всю огне пал ьную трубу и определил: из каменного конуса до сей поры пахнет гарью, как если бы сожгли волос или шерсть, а из трубки, что на сосуде, — чем-то незнакомым, едким и одновременно сладковатым. То есть там находилась некая горючая жидкость, которая вырывалась через кран-завер-тыш в каменную трубу и поджигалась в раструбе от фитиля. Но какую силу давления надобно было создать, дабы струя пламени улетела аж на сто сажен!
Должно быть, недостающее, срубленное топором устройство как раз и создавало сию силу…
Что же это могло быть? Что могли использовать некие чувонцы, кроме пороха, — единственного вещества, которое способно метнуть заряд на большую дистанцию? Да и порох-то они познати всего, может быть, три десятка лет тому. И какая горючая жидкость требуется, ежели даже легко воспламеняющийся спирт хоть и можно запалить от фитиля, но сжечь им человека весьма трудно? Да и от сопротивления воздуха огонь погаснет, не пролетев и двух сажен. Брюс был не только в пушечном деле сведомым человеком, но знал науку баллистику и отлично разбирался в алхимии, проводя собственные опыты с металлами, жидкостями и газами. Однако чем глубже проникал мыслью в суть действия сего огнемета, тем более ощущал тоскливое, обволакивающее душу бессилие. Ежели бы якутский воевода на словах сообщил, как югагиры метали дьявольский пламень со стен крепостицы, граф никогда бы не поверил и отнес сие к помутнению рассудка, которое случается в сражении у трусоватых, однако же впечатлительных солдат. Тут же перед ним лежало прямое доказательство и еще пахло огнем, и лишь недостающая часть сего грозного, воистину библейского оружия не позволяла составить полное представление о нем.
По правилам научного изыскания он должен был осторожно распаять жесть, извлечь все детали трубы, понять, из какого материала они изготовлены, изучить их соотношение и взаимодействие друг с другом, однако граф даже не собирался этого делать. И не потому, что опасался Меншикова, могущего в любой момент отнять диковину и еще заругаться, мол, испортил; он сразу и твердо определил, что все равно невозможно установить главную суть сего орудия, ибо она отсутствует. Югагиры не захотели даже прятать в общем-то не такую уж и сложную его часть, а попросту отрубили важное и остальное бросили, дескать, нате вам, ломайте голову…
Но как же они, варвары дикие, сумели изобрести то, чего даже он, Брюс, не знает и узнать никак не может?
И только так подумал, как его осенило — календарь! Ежели чувонцам ведомо грядущее, то они знают не только, какой царь сколько править будет и от чего помрет, но и о многих веществах будущего, кои ныне неизвестны! Она на то и вещая книга, что может открывать вещества алхимические, получаемые от всевозможных соединений и реакций!
Озаренный этой мыслью, Брюс даже на миг забыл о войне и о посольстве, отправленном на Индигирку. Будто из огнепальной сей трубы вылетел дьявольский палящий огонь догадки, которая прежде и в голову не приходила: знание грядущего несет в себе в первую очередь открытия и изобретения, способные увести их обладателя далеко вперед! Поднять его на высоту недосягаемую! Сотворить из простого смертного сущность божественную, ибо при взгляде даже па такой огнемет, изрыгающий ревущее пламя, в коем человек сгорает, будто тростинка, увидится не орудие — промысел Господень! Вот что может воистину послужить благословенному Отечеству нашему…
Все это пронеслось в мозгу графа, ровно смерч огненный, и враз угасло, ибо невиданный трофей ленского воеводы так же мгновенно вернул его в настоящее. Только оно, настоящее, сделалось теперь прозрачным, как отмытое стекло: ежели на Индигирке случилась война между ясачными народами и казаки брали чувонскую крепостицу, знать сотворилась она по воле Меншикова и с ведома императрицы. Нарочный-то прислан был не только с трубой огнепальной — с донесением о победе над югагирами!
То есть, покуда Брюс ждет, когда капитан Головин доберется до Индигирки, оженит чувонского князя и заполучит календарь, светлейший князь за его спиной поспел и войну учинить, и, должно быть, вещую книгу раздобыл…
Но раздобыл при том условии, ежели югагиры в последний миг не отсекли от нее топором самое главное устройство, как отрубили его на огнепальной трубе! Так что еще не все утрачено и за успех след побороться, только теперь уж в открытой схватке, ибо Меншиков, а вкупе с ним и Марта Скавронская, благодаря не сведущему в придворных делах ленскому воеводе, обнажили свои тайные замыслы.
Знать бы только, пленен ли князь чувонский или все еще на воле?
А светлейший не заставил себя долго ждать и явился вскорости в настроении нарочито веселом и снисходительном, однако с глазами красными, воспаленными, ровно несколько ночей подряд не почивал либо наплакался, поскольку нос был еще багровым и вспухшим.
