Владимир КОРОТКЕВИЧ - Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)
А бросить их он не мог, ибо привёл их, и впутал в это дело, и теперь чувствовал ответственность.
И не было ясности в душе его, и потому он, в поисках её, взял пудовый, переплетённый в кожу том, положил его на наклонную крышку подставки и, сбросив хитон, сел перед книгой по-турецки.
Всё равно. Теперь ему нужно было знать это. Он был – Христос. И отсюда он должен был черпать нормы своего поведения. И он должен был найти истину, ибо неизвестность мучила его. Истину, общую для людей и народов этой тверди. Он приблизительно знал основную, главную заповедь, которую дал им – так они верили – Бог. Его интересовало, что сами они добавили за века к этой заповеди, что теперь должен знать он, один из них, бывший мирский школяр и плут. Он решил не вставать, пока не поймёт этого.
Он читал уже несколько часов. Лунный свет падал в оконце. Приближалась полночь, давно уже стража приказала гасить огни, а он был не ближе к истине, чем тогда, когда сел.
Он прочитал Бытие и оскорбился на Бога, на злость и кровожадность – и не понял ничего. И он прочитал Исход – и оскорбился ещё и на людей (потому что к характеристике Бога нечего было добавить). Оскорбился как на фараона, так и на Моисея, и на людей их также, и на блуждания в пустыне, но главное – на то, что из этих бредней сделали вечный, неизменный закон.
И прочитал он Книгу Левит – и вообще не понял, зачем это и какое кому бы то ни было дело до того, куда бросать зоб жертвенного голубя?
И чем дальше он читал, тем меньше понимал, покуда не впал в отчаяние. А понял он только одно: Книга проповедует любовь к ближнему, если он, понятно, не еретик, не иноверец и не иноплеменник. И он знал, что и все люди поняли в Книге только это одно.
И тогда он подумал, что с его стороны это самоуверенность – надеяться вот так, сразу найти правильный путь. И он подумал, что, может, Бог или судьба покажут этот путь, если, отдавшись на их волю, раскрывать Книгу наугад.
Ну, понятно же, покажут. Они любят, когда на них надеются.
Он раскрыл Книгу с закрытыми глазами и ткнул в одну страницу пальцем.
«И приступил я к пророчице, и зачала, и родила она сына».
Э-эх. Не то это было. Хорошо, понятно, но почему нужно было выбирать именно пророчицу? И какое это имело отношение к нему? И была ли в том правда, нужная не для него, злодея, а для всех?
И он ещё раз раскрыл том.
«Вот Я дозволяю тебе вместо человеческого кала коровий помёт, и на нём готовь хлеб свой».
И тут у него вообще полезли на лоб глаза. Однако он не склонен был чересчур верить себе и сомневался.
– Ерунда, кажется, – тихо сказал он сам себе и посмотрел, чьё это. – Да нет, не может быть ерундой. Всё-таки Иоанн Богослов. Чудесами замороченный? [100] Да быть не может. А ну, ещё…
«Дай мне книжку». Он сказал мне: «Возьми и съешь её; она будет горькой во чреве твоём, но в устах твоих будет сладка, как мёд».
Он сам чувствовал, что от непосильных умственных усилий у него дыбом встают волосы. И ещё он понял, что если не бросит это дело, то действительно навеки надорвет свой разум или безотлагательно запьёт.
Потому он непритворно возрадовался, когда в его покой неожиданно пришли высокие гости – Босяцкий и Болванович со свитками. Возрадовался, ибо не знал ещё, какое новое испытание уготовано сегодня его духу.
– Читаешь? – спросил Болванович.
– Читаю. Слишком всё это, по-моему, разумно. Премудрость очень великая.
– А ты думал…
– Что это у вас, святые отцы?
Оба выпрямились и откашлялись.
– Послание тебе от наместника престола святого Петра в Риме.
– И от патриарха Московского тебе послание, Боже.
– Ну, читайте, – сказал обрадованный Братчик. – Читай ты первым, капеллан.
Болванович обиделся, но место уступил. Монах с шорохом развернул свиток:
– Булла «До глубины…». От наместника святого Петра, папы Льва Десятого.
– Ну давай. Какая там глубина…
– «До глубины души взволнованы мы Вторым пришествием Твоим, Мессия. Будем держать во имя Твоё престол святого Петра. Молим Тебя прибыть в Вечный город, но, думается, лучше сделать это как можно позже, когда наведёшь Ты порядок на любимой мною земле белорусской, вышвырнув оттуда схизматов православных, что говорят от святого имени Твоего. Лобызаю ступни Твои. Твой папа Лев Десятый».
– И правда «до глубины». Ну, а что патриарх?
Болванович замаслился. Начал читать:
– «Царю и Великому Князю неба и земли от царя и великого князя, всея Великия и Малыя и Белыя Руси самодержца, а также от великого Патриарха Московского – послание… Волнуется чрево Церкви воинствующей от Второго пришествия Твоего, Боже. Ждём не дождёмся с великим князинькой пришествия Твого; токмо попозже бы прибыл Ты, дабы до того времени поспел выкинуть с любимой мною земли белорусской папёжников и поганцев разных. Ей-Бо, выкинь Ты их. Они табачище курят, а табак, сам ведаешь, откуда вырос. Из причинного места похороненной блудницы богомерзкой. Вот грех божиться, а всё же, ей-Бо, вера твёрдая только у нас. Два Рима пали, Москва – третий Рим, а четвёртому не быти. Выкинь Ты их, Боженька. Припадаем до ног Твоих и цалуем во сахарны уста. А Жигимонту этому паскудному так и скажи: „Говно твоё дело, Жигимонт-царевич. Садись-ка ты на серого волка и поезжай-ка ты из Белоруссии к едрёной свет матери“. Ещё раз цалую во сахарны уста. Твой Патриарх».
И тут у Юрася перед глазами поплыли, начали двоиться, троиться и четвериться стены, пудовые дурные книги, монахи-капелланы, митрополиты, свитки, папы римские, патриархи и цари. Понимая, что ему конец, если он останется тут, Братчик заскрежетал зубами (отцы Церкви отшатнулись от него), схватился за голову и как ошалелый кинулся прочь.
Глава 15
«МАРИЯ, ПАН БОГ С ТОБОЙ…»
И приснился ей ночью чудесный сон:
Край родной, облака, земля…
И услышала дальний надводный звон
Лилофея, дочь короля.
Средневековая немецкая баллада.Матерь Божья по мукам ходила.
По темницам, по пеклу блуждала.
Песня баркалабовских нищих.Земля вся была залита оливково-зелёным лунным светом. Резкие чёрные тени легли за домами, в чаще деревьев, в бойницах башен… И было это так высоко и чисто, что вдохновение переполняло грудь и хотелось лететь навстречу этому сияющему серебряному щиту, этому оконцу в мир иной.
Шатаясь, он шёл ночными улицами, бросался в беспамятстве туда и сюда и тащил за собою свою неоделимую чёрную тень, также не знающую, куда ей бежать, и бросающуюся в разные стороны… А за ним, поодаль, тащилась другая, коренастая тень.
