Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех святых. Перстень со львом
Франсуа тоже был взволнован, но совсем по другой причине: имя, которое он только что услышал, со всей очевидностью свидетельствовало, что приговоренный был назван в честь его собственного дня рождения[13]. Значит, они оба родились в один и тот же день. И Франсуа вдруг почувствовал себя братом того парня, звездным его братом, подобно тому, как у других есть братья молочные. Он крикнул осужденному поверх голов зевак и солдатни:
— Эй, почему тебя зовут Туссеном?
— А мне терпения не хватило Рождества дождаться!
Франсуа больше не колебался. Он последовал за своим инстинктом:
— Иду к тебе!
И он бросил Востока вперед. Удивленная толпа расступилась, латники не успели сообразить, что к чему, а Франсуа уже гарцевал перед эшафотом.
— Прыгай!
Прыгнуть на коня со связанными за спиной руками, голышом, было делом нелегким, но Туссен проявил не только присутствие духа, но и ловкость и мигом очутился на крупе коня. Однако сложности начинались именно теперь, поскольку солдаты, наконец, опомнились. Пока англичанин, зачитывавший приговор, вопил и что-то приказывал, они стали угрожающе сжимать стальное кольцо. Франсуа решил попытать удачу. Он направил коня прямо на солдат и, несмотря на двойной вес, в самый последний момент заставил его прыгнуть прямо через их головы.
Громко заржав, Восток взвился в воздух и с акробатической точностью приземлился в нескольких шагах позади строя. Стражники, опешив на миг от такой прыти, вновь бросились за беглецами, но толпа дружно сомкнулась и помешала преследователям. Туссен крикнул:
— Кольцо спасения!
Франсуа не понял.
Туссен уточнил:
— Туда, к церкви!
Действительно, неподалеку от места казни, между лачугами и бараками бедного квартала, лепившегося к самой городской стене, возвышалась небольшая церковь — скорее даже не церковь, а простая часовня. Не дожидаясь, пока конь остановится, Туссен спрыгнул на землю и побежал. В стену церквушки было вмуровано большое кольцо, похожее на те, что служат для швартовки судов. Туссен повернулся спиной и сумел ухватиться за кольцо одной из своих связанных рук.
Тут Франсуа вспомнил. В стенах некоторых церквей издавна имеются так называемые «кольца спасения», и кто бы ни ухватился за такое кольцо, он избегает суда мирских властей. Голос Туссена напомнил ему о действительности:
— Теперь вы, быстро!
В самом деле, если Туссен находился вне опасности, то о Франсуа такого не скажешь: устроив столь эффектный побег осужденному, он теперь сам рисковал, быть может, угодить в котел. Один из солдат уже сцапал Востока под уздцы. Франсуа размахнулся секирой и отвесил ему удар обухом по каске. Потом спрыгнул с седла и побежал. Едва он коснулся кольца, как лучник, успевший натянуть тетиву, опустил оружие…
На этот раз они были спасены. Солдаты возвращались с пустыми руками, ругаясь на чем свет стоит, а толпа рукоплескала беглецам в исступленном восторге. Вскоре Туссена развязали и одели с головы до ног: множество добросердечных зевак наперебой спешили избавиться ради него от части собственных одежек. Франсуа, однако, предпочел здесь не задерживаться и поспешил уехать вместе со спасенным, напутствуемый ликующими криками.
Он остановился в густом лесу, когда Сен-Мало уже давным-давно скрылся из виду. Франсуа спешился. Туссен встал перед ним на колени.
— Я вам обязан жизнью. Предлагаю вам то единственное добро, которым располагаю, — мою свободу.
Франсуа заставил его подняться.
— Ты ничего мне не должен. Я это сделал единственно потому, что мы с тобой родились в один день.
— Я вам не нужен?
— У меня свои дела. Мне надо объехать весь свет! Я не нуждаюсь… в таком человеке, как ты.
— Значит, вы тоже меня осуждаете? И это после того, как проявили столько великодушия и храбрости!
В первый раз Франсуа внимательно рассмотрел своего спутника. Туссен выглядел таким же дерзким и искренним, как и на эшафоте. Франсуа вспомнил своего дядю и его правило: сначала выслушать, а после судить. Ему стало немного стыдно за свою поспешность.
— Ну ладно. Кто ты?
— Я же вам сказал: вольный человек с тех самых пор, как родился, и вот уже восемнадцать лет.
— А почему у тебя только имя?
— Видать, тот священник, который меня нашел на ступенях своей церкви, решил, что одного имени мне вполне хватит. Поэтому назвал Туссеном, и все тут.
— А потом?
— Сделал из меня своего раба. Время от времени он так поступал с подкидышами, а тут последний как раз помер — работа доконала. Вот в этом-то рабстве я и понял, что такое свобода. Я все стерпел, чтобы только дождаться дня, когда стану достаточно большим и смогу удрать. Случилось это на двенадцатом году. Хотите знать, что дальше было?
Франсуа кивнул в знак согласия.
— Я недалеко ушел. Постучал в один соседний дом, и мне открыли. Только на следующий день я обнаружил, что это бордель. Хозяйка хотела, чтобы все было по-хорошему, и решила познакомить меня со своими девицами. К несчастью или к счастью, это как посмотреть, но они поняли знакомство по-своему, так что я с ними познакомился раз десять вместо одного. Для своего возраста я был довольно силен, но все же почувствовал, что вот-вот отдам Богу душу. Поэтому я и сбежал — во второй раз. Теперь меня занесло в монастырь…
Франсуа слушал эту историю, рассказанную с простотой и добродушием, и ему вдруг почему-то полегчало на душе. В Туссене заключалась какая-то особая жизненная сила.
— Отличался этот монастырь тем, что там гнали яблочную водку. Монахи утверждали, что она у них идет на лекарство. Старший из святых отцов приставил меня к перегонному кубу. Работа мне понравилась. Мы просто купались в винных парах и чувствовали себя превосходно. И все бы шло так чудесно и дальше, если бы я не встретил своего предшественника. Его лицо было так изъедено этими парами, что в нем не оставалось уже ничего человеческого. Я и смылся в тот же вечер: настойка добрых монахов оказалась еще опаснее, чем похоть бордельных шлюх.
Рассказ захватил Франсуа. Он даже поздравил себя с тем, что спас существо со столь незаурядной судьбой.
— Но пока я не вижу ничего дурного. Что же тебя довело до котла?
— Мне было тринадцать лет, а вокруг шла война. В тот раз я проболтался без пристанища гораздо дольше, пока не повстречал в Броонском лесу ватагу Черного Пса. Я о нем и раньше слыхал. Говорили, будто они дерутся с англичанами. Мне это показалось стоящим делом. Я попросил, чтобы они приняли меня к себе.
— И вот так ты оказался под началом у разбойника.
— Не обманывайте себя. Черный Пес — благородного рода. Его настоящее имя — Бертран дю Геклен, сеньор де Ла Мотт-Броон. Попав к нему, я, правда, сделался бунтовщиком, грабил, убивал, но одних только англичан, я ведь говорил уже. Как в тот раз, когда сир Бертран и пятнадцать наших, переодетых в дровоносов, пробрались в замок Фужерей… Я ждал снаружи с остальными из отряда, а когда они открыли нам ворота, мы устроили там славную резню.
