Ростислав Самбук - Сокровища «Третьего Рейха»
— Что–то в этом есть, — задумчиво произнес Бонне. — Но в моей практике случалось столько неожиданных обстоятельств…
— Это еще не все, — продолжал дальше Дубровский. — Через несколько недель наши герои появляются именно в Австрии — Штайнбауэру сюда нельзя совать носа. Не думаете ли вы, что Ангел и Грейт получили от него задание? И что здесь не какая–то авантюристическая охота, а трезвый расчет, поскольку Штайнбауэр сам создавал тайники в Австрийских Альпах.
— Погодите, — задвигался Бонне, — мне нравится эта версия. Знаете, где мы потеряли след этих мерзавцев? Есть такое небольшое курортное местечко Якобсдорф — километров пятьдесят от Зальцбурга.
— Вот здесь и точка! — торжественно заявил Дубровский.
— Таких точек, мосье Серж, я понаставил за свою жизнь черт знает сколько. А потом выясняется, что точка — не точка, а знак вопроса. И все же я отправлюсь в Зальцбург. В конце концов мне все равно, где выжидать: в Вене, Зальцбурге или возле самого озера Топлиц. Поедем со мной?
— Я все время только и мечтаю об этом, — обрадовался Сергей.
***
Циммер запер дверь и направился в «Райский уголок». Все трое — Ангел, Грейт и Хетель, — сидя в «опеле», напряженно смотрели ему вслед. Они поставили машину за «фольксвагеном», на котором должны были доехать ночью домой, и Циммер не мог заметить их.
Библиотекарь исчез за углом, и Хетель подогнал «опель» к входным дверям почти впритык, закрыв их машиной от любопытных глаз. Двери открылись сразу, Ангел и Грейт, захватив ломик, кирку и еще кое–какой инструмент, исчезли в здании.
Хетель поставил «опель» на место и поспешил к библиотекарю. Он рассчитал время точно и появился в ресторане, когда Циммер уже заканчивал ужин. Библиотекарь оживился, увидев его, и, кажется, стал есть быстрее, но пока не отложил салфетку, так ни о чем и не спросил. А Хетель не спешил: медленно пил кофе и болтал что–то о циклонах и цунами, стерших с лица земли где–то в Японии несколько поселков.
— Надеюсь, вы не с пустыми руками? — наконец прервал его болтовню Циммер.
— Я солидный коллекционер, — деланно обиделся Хетель, — и мы договорились…
Библиотекарь встал.
— Пошли.
— Куда? — обозлился Хетель. — Посидим здесь, господин Циммер, я хочу угостить вас. Кофе с коньяком. Или вы не употребляете?
— Я уже выпил свой кофе и никогда не пью второй раз. — Циммер не садился. — Я не привык улаживать дела в ресторане.
— Боже мой, какие же это дела? — попробовал отшутиться Хетель. — Просмотреть наклейки… — забыл, как серьезно относится Циммер к наклейкам, и, лишь увидев протестующий жест библиотекаря, поправился: — Конечно, я с удовольствием зайду к вам, но посидите за компанию, а чтобы вам не было скучно, посмотрите пока вот это. — Вынул на портфеля папку с наклейками. — Здесь есть такое, что, клянусь, вам еще не попадало в руки.
Очевидно, библиотекарь заколебался — слишком большой был соблазн. Поставил трость, но сразу же взял ее обратно.
— С вашим сердцем нельзя пить столько кофе, — сказал он. — И не в моих правилах, господин Ренненкампф, задерживаться в ресторане по любому поводу. Жду вас у себя дома. Честь имею…
Говорят, в такие моменты сжимается сердце и холодеют руки. У Хетеля почему–то заболел живот. Старая дохлая крыса этот Циммер. Сейчас он вернется домой, может заподозрить что–нибудь и позвонит в полицию. Быстро спрятал папку в портфель.
— Подождите, господин Циммер, ради вашей коллекции я готов навсегда отказаться не только от коньяка, но и от кофе.
Они пойдут вместе, он попробует задержать библиотекаря по дороге, в крайнем случае помешает позвонить в полицию.
Хетель попробовал остановить старика у магазинных витрин, но Циммер либо заупрямился, либо на самом деле был рабом привычки: шел, опираясь на трость, не глядя по сторонам, прямой и напыщенный, будто не какой–нибудь паршивый библиотекарь, а по меньшей мере министр.
— Куда вы так спешите? — Хетель в конце концов повысил голос. Это прозвучало грубо, как окрик.
Библиотекарь удивленно остановился, но сразу смягчился:
— Я забыл о вашем сердце, извините.
Теперь он шел медленно, приноравливаясь к Хетелю, но что можно было выиграть на этом? Минуту, две, это в конце концов не имело значения…
У Хетеля на самом деле подгибались ноги, дрожали колени, не потому, что он боялся, а от злости и растерянности — не знал, что предпринять и что произойдет сейчас: хуже всего, когда не предугадать очередные два шага…
Так они дошли до дверей, и Циммер открыл их. Хетель шел по коридору, специально топая ногами и прислушиваясь. Либо его шаги заглушали все вокруг, либо там, внизу, уже раскрыли тайник — тишина и только отзвук его шагов по каменному полу. Вспомнил: у Циммера в комнате лежит ковер, если прикрыть дверь и громко разговаривать, вряд ли старый олух что–нибудь услышит.
Библиотекарь поставил трость в угол, и Хетель сразу забросал его словами.
Есть ли у господина Циммера кубинские наклейки, не старые, когда Гавана чуть ли не вся состояла из отелей, таким грош цена, а как представлена у него новая, кастровская Куба; там сейчас совсем новые названия отелей, и если у господина Циммера нет таких, то пожалуйста. Извлек коробочку с наклейками и говорил, говорил…
Вот этот отель раньше назывался «Империал» — Хетель выдумал это, потому что оставалось еще пятнадцать минут и нужно было морочить голову Циммеру. Кажется, никогда в жизни не говорил так громко и быстро и не импровизировал так отчаянно. Так вот, этот отель назывался раньше «Империал», а сейчас, сидите, называется «Гавана». Такая прекрасная синяя наклейка…
Когда–то он сам был в Гаване — не приходилось ли господину Циммеру путешествовать по тем странам? Поразительно ласковое, теплое море, и пальмы над самым морем.
А сколько музыки, женщин — белых и черных, но одинаково прекрасных. Господин библиотекарь, наверно, не интересуется женщинами, но там, на Кубе, он непременно переменил бы свои взгляды, о–о, там нельзя не обращать внимания на женщин, ибо это сама поэзия, а без поэзии невозможна жизнь!
Может, господин Циммер иначе смотрит на поэзию?
Сейчас, правда, поэзией называют словесные безделицы, лишь бы было больше шума, а где звучание, ритм, если хотите, сентиментальная основа поэзии?
Циммер смотрел на него ошеломленно, все порывался вставить хоть бы слово, но Хетель не останавливался, ибо знал: остановится — точка; тишина — это провал. Сейчас он убедился, что Ангел и Грейт еще не закончили работу, несколько раз слыхал глухие удары где–то далеко внизу, очевидно, их услышал и Циммер, потому что морщился и даже поднял руку, чтобы Хетель хоть на минуту прекратил свою болтовню, но старый дурак не знал, что эта болтовня спасает и его: если Хетель остановится, пробьет последний час библиотекаря — они никогда в жизни не откажутся от золота, замурованного в подвале, а свидетелей не должно быть. И их не будет!
