Густав Эмар - Валентин Гиллуа
— Я не знаю, кабальеро, как мне объясниться; то, что я желаю сказать вам, так странно, что я, право, боюсь заставить вас улыбнуться. Хотя донна Елена только несколько месяцев в нашем монастыре, она так сумела заслужить любовь всех окружающих своим очаровательным характером, что ее отъезд огорчает всех нас.
— Вы меня делаете очень счастливым и очень гордым, говоря таким образом о моей сестре.
— Эти похвалы служат выражением самой строгой истины, кабальеро; мы все очень огорчены, что ваша сестра оставляет нас. Однако я не решилась бы передавать вам наши сожаления, если бы очень серьезная причина не заставила меня считать обязанностью сказать вам об этом.
— Я слушаю вас, хотя заранее угадываю, что вы скажете мне.
Настоятельница взглянула на него с удивлением.
— Вы угадываете? О, это невозможно, сеньор!
Француз улыбнулся.
— Сестра моя Елена — как это обыкновенно случается в монастырях — выбрала одну из своих подруг, которую она любит больше других, в свои наперсницы — так ли это?
— Как, вы это знаете?
Ралье продолжал, улыбаясь:
— Эта молодая девушка, столь любимая не только Еленой, но и вами, и всей вашей общиной, девушка восхитительная, кроткая, робкая, любящая, вследствие большого несчастья, помешалась; но ваши попечения возвратили ей рассудок. Вы старательно сохраняете эту тайну, в особенности от ее опекуна, который, мало того что присвоил ее состояние, хочет еще похитить ее счастье, принудить ее выйти за него замуж.
— Сеньор! Сеньор! — вскричала настоятельница, вставая с удивлением, смешанным с испугом. — Кто вы? Вы знаете то, что я считала скрытым от всех.
— Кто я? Брат Елены, то есть человек, которому вы должны верить вполне. Успокойтесь же и позвольте мне кончить.
Настоятельница в сильном волнении села на свое место.
— Продолжайте, кабальеро, — сказала она.
— Опекун донны Аниты — так, кажется, зовут молодую девушку — или по подозрению, или по какой-нибудь другой причине написал вам вчера, чтобы вы приготовили ее обвенчаться с ним в самом непродолжительном времени, то есть через двадцать четыре часа; после получения этого рокового письма донна Анита погружена у глубокое отчаяние, которое еще увеличивает внезапный отъезд моей сестры, единственного друга, перед которым она может свободно изливать свое сердце; но вы, сударыня, так праведны и так добры, вам известно, что Господь может, по своему желанию, расстраивать злые планы и заменять горесть радостью. Не был ли у вас вчера дон Серапио де-ла-Ронда.
— Точно, этот сеньор посещал меня за несколько минут до того, как я получила роковое письмо, о котором вы упоминаете.
— Не сказал ли вам дон Серапио, оставляя вас, фразу: сообщите донне Аните, что о ней печется друг, что этот друг дал ей уже доказательство, какое участие он принимает в ее судьбе, и что в тот день, когда снова она увидит того францисканца, который у нее уже был, в тот день ее несчастья кончатся.
— Да, сеньор, дон Серапио произнес эти слова.
— Я прислан к вам не только им, но еще и другою особою — словом, ни более ни менее как президентом республики, не только увезти мою сестру, но и просить отпустить со мной донну Аниту, которая должна ехать с моей сестрой.
— Бог свидетель, сеньор, что я была бы рада исполнить ваше желание; к несчастью, это зависит не от меня. Донна Анита была мне поручена ее единственным родственником, который в то же время ей и опекун; и хотя он недостоин этого звания, и хотя мое сердце обливается кровью, отказывая вам, я должна и могу вручить донну Аниту только одному ему.
— Это возражение с вашей стороны, справедливость которого я сознаю, предвидели те особы, которые послали меня, и они придумали средство снять с вас всю ответственность. Отец мой, вручите госпоже настоятельнице ту бумагу, которую вы привезли.
Не говоря ни слова, дон Марсьяль вынул из кармана бланкет, отданный ему Валентином, и подал его настоятельнице.
— Это что такое? — спросила она.
— Это бумага, — отвечал француз, — бланкет президента республики: он приказывает вам передать донну Аниту мне.
— Я это вижу, — отвечала настоятельница печально, — к несчастью, этот бланкет, который везде имел бы силу закона, здесь бессилен: мы подчинены власти духовной и должны получать приказания от нее.
Тигреро украдкой бросил отчаянный взгляд на своего спутника, который все улыбался.
— Что же вам нужно? — спросил француз. — Для того, чтобы вы согласились отдать нам эту несчастную девушку?
— Увы, сеньор, не я отказываю вам, Бог мне свидетель, что я горячо желаю, чтобы она избавилась от своего гонителя.
— Я в этом убежден. Вот почему я и прошу вас сказать мне: чье позволение нужно вам для того, чтобы отдать ее мне?
— Я не могу позволить донне Аните оставить этот монастырь без приказания, подписанного мексиканским архиепископом, который один имеет право приказывать здесь и которому я обязана повиноваться.
— А если б у меня было это приказание, все ваши опасения прекратились бы?
— Все, сеньор.
— Вы без затруднения отпустили бы донну Аниту?
— Я сейчас передала бы ее вам, сеньор.
— Если так, передайте же ее, потому что я привез вам это приказание.
— Вы привезли его? — вскричала настоятельница, не скрывая своей радости.
— Вот оно, — отвечал банкир, вынимая из своего портфеля бумагу и подавая ее настоятельнице.
Она тотчас развернула и быстро пробежала ее глазами.
— О! Теперь, — сказала она, — донна Анита свободна, и я сейчас…
— Позвольте, — перебил Ралье, — вы все прочли в бумаге, которую я имел честь вам передать?
— Все.
— Когда так, прикажите молодым девушкам снять одежду послушниц и надеть светское платье. А так как их отъезд должен быть сохранен в тайне, прикажите, чтобы моя карета въехала в первый двор монастыря: я видел, что здесь недалеко бродят люди зловещей наружности, очень похожие на шпионов.
— Но что же я буду отвечать опекуну молодой девушки? Я должна его видеть сегодня же.
— Я это знаю. Выиграйте время, скажите, что донна Анита нездорова, что вам удалось заставить ее согласиться на этот брак, но с условием, что он будет отложен на сутки. Я вам советую говорить неправду, но она необходима, и я уверен, что Бог вас простит.
— О! Я с радостью беру на себя ответственность за эту ложь. Опекун донны Аниты не посмеет противиться такой короткой отсрочке… Но, когда пройдет это время, то есть через сорок восемь часов?
— Через сорок восемь часов? — вскричал француз мрачным голосом. -… Генерал Герреро не придет требовать руки донны Аниты.
Глава ХХIII
НА ДОРОГЕ
