Жеральд Мессадье - Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого
Такова была правда про «геморроидальные колики, осложненные кровоизлиянием в мозг».
— Но то, что вы мне рассказываете, — это же настоящее убийство, — возмутился Себастьян.
— Именно. Тогда я уехал из Ропши в Санкт-Петербург, где оставался три дня. Я не знал, что и думать. Перед самым моим отъездом Григорий Орлов передал мне кошелек. Я принял его, поскольку прекрасно осознавал, что во всей этой отвратительной истории был всего-навсего обычным наемником.
Как раз после этих горьких слов Франц подал шоколадное мороженое.
Барбере недоверчиво попробовал ложечку.
— Странный десерт, — горько улыбнувшись, произнес он. — Можно подумать, что это какое-то алхимическое соединение. Очень приятное на вкус.
Некоторое время шевалье молчал.
— В течение этой недели Воронцов подвергался тяжелым испытаниям. От него требовали, чтобы он признал ошибки царя. Канцлер отказался. Я не сомневаюсь, что его даже пытали, но он так и не уступил. Я понял это по лицам братьев Орловых. На их физиономиях было такое выражение, будто их обманули. Не знаю, кто из них двоих несет главную ответственность, но это такая бессмысленная жестокость.
— Почему вы участвовали во всем этом спектакле? — спросил Себастьян.
— Потому что я хотел сохранить верность вашей миссии, граф. Вы же поставили цель свергнуть Петра Третьего с престола. Я научился с уважением относиться к вашим рассуждениям. Я думаю, это и в самом деле был жалкий царь. Но конец его оказался ужасен. Не знаю, может, вы предчувствовали ужас его гибели. Я отныне убежден, что идеи бесчеловечны. Всякие идеи, граф.
Поскольку шевалье ел скорее машинально и не контролируя себя, вскоре он стал жаловаться на несварение желудка. Себастьян собственноручно изготовил ему лекарство на основе жидкой глины и опиума. Вечером, хорошо выбритый и переодетый стараниями Франца в свежую одежду, Барбере выглядел уже не столь плачевно.
— Ах, — с горькой усмешкой воскликнул он, — если бы можно было найти лекарство, которое бы столь же эффективно врачевало душу, что и тело!
20. КУСОЧЕК СОЛНЦА, УПАВШИЙ НА ЗЕМЛЮ
Оправившись после всех выпавших на его долю испытаний, Барбере уехал во Францию. Себастьян погрузился в размышления.
Вне всякого сомнения, шевалье был разочарован в своей миссии. Он согласился на нее бескорыстно, не ради наживы или славы, но в надежде проявить героизм. Вместо этого он стал инструментом, приблизившим жестокий конец безумного царя. Гуманизм француза подвергся тяжелым испытаниям. Поначалу Барбере безраздельно доверял Себастьяну. Теперь шевалье удалился, пребывая в убеждении, что любые идеи бесчеловечны. В этом последнем заявлении читался безмолвный упрек Себастьяну. Но действительно ли бесчеловечными являются сами идеи? Или, быть может, люди, использующие их для борьбы за власть?
Неужели Александр также испытал разочарование? Вот уже месяц, как сын не давал о себе знать. Без сомнения, он уехал в Лондон и теперь напишет из Блю-Хедж-Холла.
Себастьян собирался уже захлопнуть эту страницу своей жизни, когда его навестил нежданный гость, барон Засыпкин. Начальник тайной императорской полиции находился в Вене с целью установить и, если возможно, упрочить секретные отношения, что связывали его страну с Австрией до восшествия на престол Петра III и которые последний едва не разрушил своими неосторожными угрозами в адрес Венского двора. Ему, без сомнения, стало известно, что граф де Сен-Жермен находится в городе.
— Вы как-то слишком неожиданно покинули Санкт-Петербург, — заметил Засыпкин после того, как они обменялись первыми любезностями.
— Мне больше нечего было там делать, барон, и я счел более разумным позволить основным действующим лицам проводить свою политику и избавил себя от необходимости высказывать свое мнение, которое позже мне могло быть поставлено в вину. Я полагаю, что под предлогом последних событий в этом городе столкнулось множество амбиций. Они, право же, не входят в сферу моих интересов.
Засыпкин покачал головой и с улыбкой продолжал:
— Баронесса Вестерхоф очень удивлена, что вы с ней не простились…
Себастьян сделал про себя вывод, что, выходит, это Александр не счел нужным с ней попрощаться.
— Я полагал, что баронесса поглощена новыми заботами и делами императрицы. Смею надеяться, что все идет именно так, как вы хотели.
Засыпкин удивленно приподнял брови.
— Мне следовало бы более точно сформулировать моипожелания, — ответил он. — Они были только в интересах престола. Боюсь, как бы в один прекрасный день одно не стало другому противоречить. И та малость свободы совести, какая у меня еще осталась, может сделать из меня предателя.
Это признание озадачило Себастьяна. Засыпкин между тем продолжал:
— Служа верой и правдой новому российскому царю, я должен был бы арестовать вас, едва только вы прибыли в Россию по настоятельной просьбе баронессы Вестерхоф. Ее я должен был бы также разоблачить и предупредить царя, что князь Барятинский и братья Орловы замышляют против него заговор. Между тем я медлил. Я не был уверен. Я сомневался, что заговор уже созрел. Я оказался не готов к той стремительности, с какой вы принялись за дело, оформили его и взяли на себя организацию. Если бы в тот памятный вечер, когда царь ужинал в Зимнем дворце, вы не нашли способа — до сих пор не понимаю, как вам это удалось, — в ближайшие часы предупредить императрицу, а также сообщить заговорщикам, что царь по окончании ужина отправился в Ораниенбаум, я не уверен, что переворот удался бы. Как у вас это получилось?
Себастьян улыбнулся, но от объяснений воздержался: иначе пришлось бы раскрыть роль Александра. Уклонившись от ответа, он сам задал вопрос:
— А почему переворот мог провалиться?
— Император сбежал бы в Кронштадт, а там сел бы на корабль. Он попросил бы о помощи Фридриха. И, без сомнения, получил бы ее. Фридрих послал бы свои войска. Русская армия оказалась бы без командования. Пруссаки одержали бы победу и восстановили Петра Третьего на престоле. С точки зрения политики это было бы катастрофой. Россия оказалась бы у Пруссии еще в большем подчинении, чем если бы царю удалось осуществить свои первоначальные планы. Ваше вмешательство предопределило исход событий. Вы помогли моей стране избежать двух бедствий: проведения в жизнь политики Петра Третьего и прусской интервенции.
Себастьян оставался безучастным. Признательность казалась ему чрезмерной, но при этом никакого головокружения он не чувствовал. Он ждал совсем другой благодарности.
