Роберт Штильмарк - Повесть о страннике российском
Внутри часовню освещали только две лампады перед ликами византийских святых. От входных дверей к ступеням алтаря вела ковровая дорожка. Она заглушала шаги на каменном полу.
Поп Иоанн поставил носилки под образом Николы Мирликийского и сразу же запер чугунную входную дверь. Ему помогал старик аптекарь, изготовивший снотворное питье.
— Жива ли? — шепотом спросил священник.
Аптекарь взял холодную руку лежащей и пытался нащупать пульс. Пальцы его не ощутили биения.
Еще одна человеческая фигура, вся в черном, как монахиня, неслышно отделилась от стены и наклонилась над носилками. Это была старая Зоина нянька. Поп Иоанн заранее укрыл ее в часовне.
— Батюшки мои! Да она и не дышит нисколечко!
— Тише! — старик аптекарь стал на колени и приложил ухо к Зоиной груди. Не сразу ему удалось различить слабые, глухие удары сердца…
— Жива!
На дубовой скамье рядом уже приготовлено подобие больничного ложа. Старики перенесли бесчувственное тело девушки на эту постель и укрыли теплыми шерстяными одеялами. Женщина принялась растирать Зоины руки и ноги, а медик-аптекарь пытался влить ей в рот вина и лекарства. Лишь с трудом удалось разжать стиснутые зубы больной, но в конце концов у нее появилось дыхание, исчезла мертвенная бледность лица, согрелись руки и, мало-помалу, глубокий обморок стал переходить в спокойный сон.
Вскоре под сводами часовни прокатился смутный чугунный гул, будто слабый отзвук колокольного звона. Это вернувшиеся «могильщики» осторожно трясли входную дверь. Отец Иоанн впусти Панайота Зуриди, Василия Баранщикова, Николо Зуриди! Еще в самом начале «болезни» надежный гонец, сосед-рыбак Захариас, поскакал за ним на север, в горы. Меняя лошадей у знакомых крестьян, брат поспел вовремя в поселок… Теперь, когда он горячо обнял возвращенную к жизни сестру, Зоя открыла глаза.
Нянька отгородила Зоино ложе натянутым платком, чтобы пробужденная не сразу увидела мрачную обстановку вокруг. Отец приподнял больную и усадил ее в постели.
— Все прошло, ты совсем здорова, Зоя, моя доченька, — твердил он ласково, — здесь — все свои, одни близкие тебе люди, теперь ничего не нужно бояться. Вот, видишь, и Николо с нами. Ты узнаешь Николо, доченька?
— Узнаю, — с усилием выговорила дочь. — Где мама?
— Доченька, маму увели домой. Понимаешь, надо было кому-то из нас идти домой, а здесь требовались мужские силы… Сейчас мы пошлем к маме твою няню, чтобы успокоить…
— Отец, а Николо приехал… один? — Зоины щеки чуть порозовели.
— Пока один, доченька, но наш друг Захариас на обратном пути с севера поехал в Силиврию за твоим Константином. Мы все ждем его с минуты на минуту. Ведь он должен, дитя мое, увезти тебя отсюда.
Слабый стук в дверь прозвучал как тревожный сигнал! Часовня отца Иоанна не первый раз служила местом ночных встреч с посланцами клефтов. Каждый, кто прокрадывался сюда на тайные сходки, знал: стук запрещен!
Нужно было легонько потрясти дверь.
Стучит чужой!
Зоин брат Николо и Василий Баранщиков подошли по ковровой дорожке к двери. Из-за пазух достали оружие: один — булатный тесачок, другой — турецкий пистолет. Отец Иоанн перекрестился и погасил ближайшую к двери лампаду…
Сквозь щель в двери поп разглядел на паперти тень человека. Не Константин ли Варгас? Нет, тот знает, как постучаться… Впустить чужого? Но он сразу же увидит Зою!
— В алтарь! — шепотом приказывает священник. — Зою с нянькой — обеих в алтарь! Беру грех на свою отягченную душу во спасение души невинной![32] Василий, Николо, оружие спрячьте, отворите с богом!
Незнакомца впустили. Обежав быстрым взглядом полутемную часовню, человек стал торопливо креститься, прикладывая ладонь к груди и плечам, а не поднося щепоть ко лбу. «Католик, что ли? Все же христианской веры человек, не турецкой», — подумал Василий Баранщиков. Пришелец прошептал по-турецки:
— Где Панайот Зуриди?
Потом, осмелев, повторил вопрос громче.
Что-то отдаленно знакомое почудилось Баранщикову в звуке этого голоса, в самой манере говорить. С человеком этим Василий наверное встречался раньше, но где? Если на стамбульском Гостином дворе, то это может стать опасным для Василия-беглеца. На каком языке говорить с чужаком? Василий спросил по-итальянски:
— Кто ты таков? Не итальянец ли?
— О нет, нет! Я русский. Меня зовут Матвеем.
«Он-то русский? Почему же крестится не по-нашему?» — Василий перешел на родной язык:
— Коли русский, то и говори по-русски!
Незнакомец отшатнулся, внимательно всматриваясь во мрак и тщетно пытаясь рассмотреть лицо говорящего. Но единственная лампада горела слишком далеко и тускло… Снова послышался мягкий, вкрадчивый звук чужой речи:
— Ну, здравствуй, брат! Здорово ли живешь? Где же мой друг Панайот?
Василий напряженно вспоминал: где он уже слышал эту интонацию, слышал даже самую фразу…
Панайот Зуриди вышел из алтаря навстречу незнакомцу.
— Матвей? Как ты попал сюда, друг?
— Меня послала за тобой твоя супруга Анастасия.
Баранщиков сообразил, что это, видимо, и есть тот самый «купец российский», о котором Панайот упоминал раньше, называя надежным человеком. Отец Иоанн и Николо пожимают ему руку.
Ближнюю лампаду опять засветили. Василий разглядел лицо незнакомца и обмер.
Он узнал… иуду-обманщика Матиаса, вербовщика простаков для датского «корабля духов»!
А тем временем к часовне подкрались еще два человека. Это их осторожные шаги на откосе кладбищенского холма послышались было лазутчику Али-Магомета, работорговцу Матиасу, перед тем как он наткнулся на нужную могилу. Теперь, когда подозрительный незнакомец скрылся в часовне, оба наблюдателя тоже приблизились к ней.
— Слушай, Захариас, я думаю, твои опасения напрасны, — сказал один из них. — Враг не полез бы в мышеловку. Это кто-нибудь из наших.
— Нет, Константин, он странно вел себя. Почему же он не подошел к нашим сразу, коли он друг? Почему он сперва подсматривал, а потом решился идти?
— Не знаю, Захариас, но раз уж он там — войдем и мы. У меня сердце разрывается от страха за нее… Не могу больше оставаться в неведении. Живую или мертвую, я увезу ее с собой. Будь что будет, идем!
И снова часовню наполнил чугунный гул. Свои! Долгожданные! Зоя уже могла держаться на ногах и сама пошла у дверям, опираясь на руку отца…
— Константин!
Он подхватил ее на руки, как ребенка, и она приникла щекой к его пропахшей морем соленой рубашке. Отец Иоанн зажег свечи в двух канделябрах и облачился в парчовую ризу поверх подрясника. Николо и Захариас перенесли аналой к ступеням алтаря.
