Алексей Пантелеев - Республика ШКИД (большой сборник)
Мать лежала, уткнувшись лицом в подушку. Плечи ее дергались.
— Мамочка, ты что? Что с тобой?
— Ничего, детка, — глухо ответила она сквозь слезы. — Оставь меня. У меня немножко болят зубы.
Он не знал, что делать, чем ей помочь. Как на грех, не было дома Нонны Иеронимовны. Старуха с утра ушла в город и до сих пор не возвратилась.
Через некоторое время начался сильный обстрел района. Опять все вокруг содрогалось и ходило ходуном.
Ленька прилег рядом с матерью на кровать. Уткнувшись лицом в подушку, мать тихо стонала. Он обнял ее, нащупал рукой щеку, погладил ее.
— Мамуся, бедненькая... Дать тебе еще валерьянки?
— Не надо, мальчик. Уйди. Помолчим давай. Сейчас все пройдет...
Он лежал, молчал, поглаживал ее щеку.
Вдруг его со страшной силой подбросило на кровати. Что-то рухнуло в самом конце коридора, и яркий, кроваво-красный свет хлынул в открывшуюся пробоину. Все вокруг повскакали.
— Что еще? Что там такое?
— Снаряд пробил стену.
— Ну, слава богу!.. Не было бы счастья... Хоть посветлей будет.
Багровый отсвет гигантского пожара заливал коридор. Стало еще больше похоже на цыганский табор.
Внезапно Ленька увидел в конце коридора женскую фигуру. Этот высокий черный силуэт словно вынырнул прямо из огня.
— Мама, смотри! Это же Нонна Иеронимовна идет...
Старуха была, как всегда, бодра, спокойна и даже весела. В руке она держала свой неизменный зонт...
— Ну и погодка! — сказала она, присаживаясь на краешек постели и обмахиваясь, как веером, зонтом. — Так и пуляют, так и пуляют... А вы что это разнюнились, голубушка?
— У мамы зубы болят, — объяснил Ленька.
— Ну? Сквозняком небось надуло?
— Вы где были, Нонна Иеронимовна? — не открывая глаз, простонала Александра Сергеевна. — Я страшно беспокоилась.
— Где была? Не за пустяками ходила, матушка. Важные новости узнала.
Учительница оглянулась и, хотя поблизости никого, кроме Леньки, не было, шепотом сказала:
— Бежать хотите?
— Куда?
— На волю.
— А разве можно?
— В том и дело, что можно. Мы тут с вами сидим, а в городе, оказывается, уже который день эвакуация идет. Красные обещали мирному населению беспрепятственный выход из города. А эти мерзавцы, представьте, не только не известили об этом жителей, но еще и всячески скрывают это...
— Мама, бежим! — всполошился Ленька.
— Да, да, — проговорила она, не открывая глаз. — Бежать, бежать без оглядки!..
— А силенок-то у вас хватит, бабонька?
— Нонна Иеронимовна, вы бы знали!.. Я готова ползти... готова на костылях идти, — только подальше от этого ада...
— Ну, что ж. Тогда не будем откладывать. Завтра утречком и двинемся. Через Волгу-матушку перемахнем и...
Александра Сергеевна повернулась и открыла глаза.
— Как? Через Волгу? На ту сторону? По воде?
Ленька знал, что мать всю жизнь смертельно боялась воды. Она даже дачи никогда не снимала в местах, где поблизости была река или озеро.
— Мама... ничего, — забормотал он, заметив, как побледнела мать. Бежим давай! Не бойся... не утонем...
— Ну, что ж, — сказала она, помолчав. — Как хотите... Я готова.
В эту ночь Ленька долго не мог заснуть. Задремал он только под утро, и почти сразу же, как ему показалось, его разбудили.
Мать и Нонна Иеронимовна стояли уже совсем готовые к путешествию. За плечами у Тиросидонской висел плотненький, ладно пригнанный, застегнутый на все пуговки и ремешки рюкзак.
— Ну, батенька, и мастак ты спать, — сказала она Леньке.
— Какой мастак? Я и не спал вовсе, — обиделся Ленька.
— Не спал? Вы слыхали?! Полчаса минимум будили мужичка... А ну, живо сбегай умойся, и — в добрый путь.
Ленька побрызгал на себя остатками теплой и не очень чистой воды, привел, насколько это было возможно, в порядок свой окончательно обтрепавшийся костюм и уже направился к выходу, как вдруг вспомнил что-то и повернул обратно.
— Куда? — окликнула его Тиросидонская.
— Идите... идите... я сейчас... я догоню вас.
В углу под кроватью стоял жестяной бидончик. Отыскав обрывок газеты, Ленька тщательно завернул в него свое сокровище, сунул под мышку и побежал к лестнице.
— Что это? — удивилась учительница. — А! Знаменитая барселонская жидкость?!
— Леша!! — взмолилась Александра Сергеевна. — Умоляю тебя: оставь ты ее, пожалуйста! Ну куда ты с ней будешь таскаться?
— Нет, не оставлю, — сказал Ленька, сжимая под мышкой бидончик. — А во-вторых, — повернулся он к Тиросидонской, — это не барселонская жидкость, а бордосская.
— Ну, знаешь, — хрен редьки не слаще. Разница не велика. Гляди, батенька, намучаешься.
— Не намучаюсь, не бойтесь, — храбро ответил Ленька.
На улицах было еще совсем тихо, когда они вышли из подъезда гостиницы. Утро только-только занималось. На засыпанных стеклом и кирпичом мостовых хозяйничали воробьи. Где-то за бульваром привычно и даже приятно для слуха постукивал пулемет. Сквозь густую пелену черного и серого дыма, висевшую над развалинами домов, пробивались первые лучи солнца. Было похоже на солнечное затмение.
У театра какие-то люди в черных затрепанных куртках и в круглых фуражках без козырьков сидели на корточках и чистили песком медные котелки.
— Это же немцы, — сказал, останавливаясь, Ленька. — Мама, откуда здесь немцы?
— Идем, детка. Не оглядывайся, — сказала мать.
— Нет, правда... Нонна Иеронимовна, это ведь немцы?
— Это пленные, — объяснила учительница. — Говорят, белогвардейцы хотели заставить этих несчастных воевать на своей стороне, а когда немцы отказались, — загнали их сюда — в самое пекло — в центр города.
"Значит, это они пели третьего дня", — подумал Ленька. И вспомнил, что именно здесь начались тогда его мытарства.
У входа на бульвар беглецов остановил патруль.
— Куда?
— Да вот перебираемся в более безопасное место, — с улыбкой ответила Тиросидонская.
— Бежите?
— Зачем же бежать? Идем, как видите...
Пикетчики мрачно переглянулись, ничего не сказали, перекинули на плечах винтовки и пошли дальше.
— Завидуют, голубчики, — усмехнулась Тиросидонская.
На бульваре тоже никого не было. Стояли пустые скамейки. Празднично, по-летнему пахли зацветающие липы, и сильный медвяный аромат их не заглушали даже угарные запахи пожара.
Через турникет вышли на улицу, и вдруг под ногами у Леньки что-то хрустнуло. Он оглянулся. Что это? Неужели он не ошибается? На булыжниках мостовой, раскиданные в разные стороны, радужно блестели на солнце большие и маленькие осколки стекла.
