Александр Дюма - Сан Феличе
Сразу же после свадьбы Луиза попросила своего супруга вернуться к тому укладу в доме, какой был прежде; ей хотелось жить так же просто, как она прожила здесь четырнадцать лет. Поэтому кучера и лакея отпустили, лошадей и коляску продали; отставили только Нину, молоденькую служанку, которая была, казалось, искренне предана своей госпоже; старухе-домоправительнице, все еще сожалевшей о своем Портичи, определили пенсию, и она уехала туда, радуясь, как изгнанник радуется возвращению на родину.
Из всех знакомых, что появились у нее за девять месяцев светской жизни, Луиза сохранили лишь одну подругу: то была герцогиня Фуско, богатая вдова, как мы уже говорили, на десять лет старше ее; в отношении герцогини даже самое изощренное злословие было бессильно; не одобряли ее лишь за то, что она чересчур громко и свободно осуждает политические действия правительства и частную жизнь королевы.
Вскоре подруги стали неразлучны; их два дома составляли некогда одно владение и были обособлены друг от друга лишь при семейном разделе. Теперь же было решено дверь, забитую тогда, снова открыть, чтобы беспрепятственно видеться в любое время дня и даже ночи. Об этом намерении сказали кавалеру Сан Феличе, и он, не видя тут ничего дурного, сам нанял мастеровых. Он мог только радоваться за жену, что у нее подруга такого положения, такого возраста и с такой репутацией, как герцогиня Фуско.
С тех пор приятельницы стали неразлучны.
Целый год длилось безоблачное счастье. Луизе пошел двадцать второй год, и, быть может, вся жизнь ее протекла бы тихо и безмятежно, если бы несколько неосторожных слов, сказанных герцогиней Фуско насчет Эммы Лайонны, не были переданы королеве. Каролина не шутила, когда дело касалось ее фаворитки: министр полиции предложил герцогине на некоторое время удалиться в свое поместье.
Она взяла туда с собою одну из своих приятельниц — Элеонору Фонсека Пиментель, также скомпрометированную, причем Элеонору обвиняли не только в том, что она сказала что-то неугодное двору, но и написала об этом.
Срок изгнания герцогини Фуско не был определен: о разрешении возвратиться в Неаполь ей должен был сообщить тот же министр.
Она уехала в Базиликату, где находилось ее имение, оставив ключи от дома Луизе, чтобы та позаботилась о всех мелочах, связанных с содержанием роскошной обстановки.
Луиза оказалась в одиночестве.
Принц Франческо очень привязался к своему библиотекарю, обнаружив у него, под внешностью светского человека, столь же глубокие, сколь и обширные познания; он уже не мог обходиться без его общества, предпочитая его обществу своих придворных. Принц действительно обладал мягким и робким характером, ставшим впоследствии, под влиянием страха, глубоко скрытным. Напуганный политическими крайностями своей матери, чувствуя, что она все более теряет в общественном мнении и трон уже колеблется под ее ногами, он хотел сохранить популярность, которой лишалась Мария Каролина, и ради этого подчеркивал, что совершенно чужд, даже враждебен политике, проводимой неаполитанским правительством. Наука служила ему убежищем; библиотекарь стал для него как бы щитом, и принц казался всецело поглощенным своими археологическими, геологическими и филологическими занятиями, но вместе с тем зорко следил за повседневными событиями, которые, по его мнению, близились к катастрофе.
Итак, принц Франческо придерживался той ловкой подспудной либеральной позиции, к какой при деспотическом образе правления всегда бывают склонны наследники престола.
Между тем Франческо тоже женился и весьма торжественно привез в Неаполь юную эрцгерцогиню Марию Клементину, чьи постоянная грусть и бледность производили среди этого двора такое же впечатление, как ночной цветок в саду, всегда готовый закрыться при ярких солнечных лучах.
Принц настойчиво просил Сан Феличе привозить свою жену на балы, которые давались по случаю их бракосочетания, но Луиза, знавшая от герцогини Фуско немало подробностей о разврате, царившем при дворе, просила мужа избавить ее от посещения королевского дворца. Сан Феличе, очень довольный тем, что жена всему предпочитает свои целомудренные покои, всячески старался оправдать ее. Принимались ли эти отговорки всерьез? Важно было, чтобы они казались достойными внимания и были благосклонно приняты.
Но, как мы уже сказали, герцогиня Фуско отсутствовала уже почти год, и ее юная приятельница оставалась в одиночестве. Одиночество порождает мечтательность, и Луиза, чей муж постоянно задерживался во дворце, а подруга находилась в изгнании, стала предаваться мечтам.
О чем? Она и сама не знала. Грезы ее были неопределенны, никаких призраков в них не появлялось — то было нежное, упоительное томление, смутное, сладостное влечение к неведомому. У нее не было ни в чем недостатка, ничего она не желала, и, тем не менее, она ощущала странную пустоту если не в самом сердце, так вокруг него.
Она говорила себе, что муж ее, знающий все на свете, несомненно мог бы разъяснить ей это состояние, такое непривычное для нее самой. Но она не понимала, почему предпочла бы умереть, чем просить у него объяснений на этот счет.
Именно в таком настроении она находилась в тот день, когда к ней пришел ее молочный брат Микеле и стал ей рассказывать о колдунье-албанке. Поколебавшись, Луиза попросила его привести к ней старуху на другой день, вечером, когда муж ее, вероятно, задержится во дворце на ночном празднестве, которое устроят в честь Нельсона и в ознаменование победы, одержанной им над французами. Мы видели, что происходило в ту ночь в трех разных местах — в английском посольстве, во дворце королевы Джованны, в Доме-под-пальмой, — и помним, как колдунья то ли случайно, то ли по своей проницательности, то ли благодаря действительному знанию таинственной науки, дошедшей до нас из средневековья под названием кабалы, разгадала сердце молодой женщины и предрекла ей перемену, которую вызовут в ее сердце, еще таком целомудренном и чистом, зарождающиеся страсти.
По прихоти ли случая или по велению рока за предсказанием этим тотчас последовало и его осуществление. Увлекаемая непреодолимым чувством к юноше, которому ее внезапное появление, по-видимому, спасло жизнь, впервые затаив в сердце тайну от мужа, она уклонилась от встречи с ним, притворившись спящей, приняла, объятая волнением, спокойный супружеский поцелуй, а когда Сан Феличе вышел из спальни, поспешно встала с постели и босиком, полная беспокойства, бросилась к раненому, над которым уже витала смерть.
Оставим Луизу, трепещущую от пробуждающейся в ее сердце любви, терзаемую тревогой, у изголовья умирающего и посмотрим, что происходило на совете короля Фердинанда на другой день после того, как французский посол бросил гостям сэра Уильяма Гамильтона грозные прощальные слова.
