Михаил Крупин - Дуэль на троих
– Чего тут у тебя? – спросил первый казак, выйдя на стену. И присвистнул, увидав пять трупов. Перевел кудлатую папаху на затылок.
– Да вот, – говорю, – шалят.
– Кто ж это покосил их?
– Боевые действия…
– А ты чей? – спросил он забинтованного и уже закурившего на воздухе трубку отца.
Папаня поглубже затянулся и сощурился. Я знал, что такие философские вопросы, особенно вовремя заданные, погружали его в глубочайшую задумчивость.
Но казак уже конкретизировал:
– Чего молчишь?.. Я спрашиваю: русский или нет?
Отец глянул вокруг – на меня, на мертвых Люка и Пикара, на казаков.
– Ну… – сказал он наконец. – Если у меня русский сын, наверное, я тоже русский.
– Есть у вас лекари? – спросил я казаков.
– Не сумлевайся! В авангарде Платова да лекарю не быть? Всякий казак сызмальства все на свете умееть!
– Ишь ты, накрутил! – другой донец уже начал перебинтовывать отца. Причем, размотав мои веревки, он сперва помазал его рану каким-то дымящимся знахарским снадобьем. Бекле-старший куксился, но терпел.
– А это што? – в крайнем изумлении пролепетал донец, добравшийся до кладовой часовни. Его товарищи медленно двинулись к сокровищнице.
– Што это, а?
Я посмотрел на отца. Он на меня… и, махнув рукой, сказал:
– Это ваши новые дворцы и башни.
* * *…Пошла пальба откуда-то со стороны Новодевичьего.
А я вдруг понял, что дальше тут и без меня управятся. И давно пора вспомнить об укрощении строптивой невесты.
– Батюшка, я скоро! – крикнул отцу, подбирая себе сабельку, пару свободных пистолетов и набирая к ним зарядов.
– Жано, ты куда?!
– Ну уж нет! Называй меня теперь Иван Андреевич!..
* * *Все было очень просто. Минеров осталось очень мало, но они должны были доложить императору лично, догнав на марше великую (когда-то!) армию, о выполнении приказа. Поэтому дрались они с Анютой отчаянно. Буквально за каждый фитиль…
Я нагнал ее в монастыре – где саперы, отступая, успели поджечь фитили. Уже была подорвана и обвалилась одна башня. Только высилась ломаной белой скалой над воротами часть башни с иконой Богородицы, оставшаяся невредимой.
Заскочив в эти ворота, я сразу увидел чумазого, как кочегар, польского офицерика, бегущего подворьем во главе русских крестьян к уцелевшим башням.
Я догнал полоумного поляка только около пороховых мешков…
– Что, соскучился?! – крикнула Тася.
– Это в Париже-то? Думай, что говоришь!
Она черпала обеими руками жирную грязюку и пыталась залепить ею огонек шнура, который, тем не менее, скользил все ближе к каверзным мешкам.
Какое-то время я с интересом наблюдал за ее геройскими усилиями. Но, в конце концов, надо же было нам продолжить разговор. Достав саблю, я с маха отрубил горящий кончик с запасом дюйма в три и выпнул его на улицу в лужу.
Тася же после этого воззрилась на меня так гневно, что я пожалел о содеянном.
– Смотри, не отстань от своих! – Она демонстративно развернулась и широкими шагами пошла на воздух.
– Я и не отстаю.
А там дед Митя и Фрол уже таскали от колодца, расплескивая направо и налево, ведра и выливали их на все подряд опасные мешки и ящики. И целая груда оных претендентов на купание уже свалена была непосредственно возле колодца.
– Ванька! – с веселой одышкой крикнул мне дед Митя. – Помогай!
От дальнего вала долетал Андрейкин командирский голос. Там шла оживленная перестрелка с минерами.
Анюта подбежала к запыхавшемуся Мите, перехватила у него одно ведро и с размаху вылила его на ящики и на меня одновременно. Я даже поперхнулся.
– Между прочим, кто-то присягал Наполеону, – напомнила мне эта боевая красавица.
– Какой-нибудь слабоумный, – пожал я плечами. – А я обязан оберечь свою невесту.
– Заключили новое пари? – фыркнула она насмешливо и зло. И пошла назад, отмахивая опустошенным ведром, которое, явно в поддержку хозяйки, яростно заскрежетало.
– Между прочим, – отобрал я у надменной панночки столь немузыкальный инструмент, – кто-то еще семнадцать лет назад отдал мне руку и сердце!
Тася приостановилась.
– Какое свинство – напоминать мне о моем возрасте!
Я сам вдруг начал злиться:
– Ах простите, всё это было как вчера! Годы пронеслись как один день!
– Правда?
Я вдруг увидел, что Анюта принимает мою ироническую куртуазность и злую пародию на политес всерьез…
Она сделала ко мне робкий шаг и, глядя снизу мне в глаза своими огромными озерами, тихо переспросила:
– Правда, да?
– Правда, – ответил я так же тихо. – Просто… этот серый день тянулся целую вечность…
Аня вдруг грустно усмехнулась, отворачиваясь. А я в ответ встряхнул ее и быстро договорил:
– …которую я уже не помню!
Наши лица неотвратимо сближались…
Фитили вокруг нас тлели…
Все огни на свете зловеще стремились к своим ящикам с порохом…
Фрол и дед Митя проливали спьяну свои ведра мимо взрывчатых веществ…
Пули свистели по неимоверным кривым, как свихнувшиеся императоры…
А мы целовались, да и всё.
И в небесах гремел гром, и обрушивался на уставшую от войны землю божественный ливень. И в мгновение ока гасил все фитили и запалы.
Чтобы нам уже когда-нибудь поцеловаться.
Затянутая пеленой живительного дождика по окоему догорала ярко-желтой и малиновой, и красной опадающей листвой сгоревшая Москва.
В город, втекая с юга во все улицы, вступали русские войска.
И, сказать по чести, мне было уже неважно, что там приключилось с баснословным кладом прадеда, разыграли ли его в орлянку или просто растащили по своим станицам казаки…
Важнее было, что едва ли теперь моего милого отца обеспокоят страшные парижские долги.
А еще важнее то, что аккуратно забинтованный и выпивший немного водочки папаня сидит теперь спиной к бойнице под моросящим дождиком, и отовсюду слышна нам с Тасей его самая тоскливая в мире гармоника и самый грустный голос, напевающий: «Среди долины ровныя, на гладкой высоте…»
Примечания
1
Барон Сигизмунд фон Герберштейн (1486–1566) – австрийский дипломат, уроженец современной Словении (владел местными диалектами, что помогло ему в России), писатель и историк. Наибольшую известность как в России, так и за её пределами, приобрёл за свои обширные труды о географии, истории и внутреннем устройстве Московского Великого княжества и царства.
2
Буквально: «пушистая прядка» (фр.); здесь – женское интимное место.
3
Что это такое?! (фр.)
4
Сакма – проторенная, хорошо известная дорога.
