Александр Дюма - Эдуард III
Готье согласился на все, чего требовал капитан, и поехал дальше с тремя людьми.
Этот эпизод заставил нашего путешественника задуматься, и он стал вести себя осмотрительнее. Но осторожность совсем не пошла ему на пользу, потому что, приехав в Орлеан, он нашел еще более несговорчивого капитана, чем первый; на сей раз, несмотря на все доводы, приводимые Готье, тот не хотел ничего слышать и, не ставя ни во что грамоту герцога Нормандского, просто-напросто объявил Готье и троих его спутников пленниками.
Но на этом их несчастья не закончились.
Троих сотоварищей отправили в Париж, а мессира Готье де Мони заточили в Шатле, ибо он был одним из тех, кто принес Франции больше всего зла.
Дело принимало печальный оборот.
Однако герцог Нормандский, узнав о случившемся, пришел к королю и сказал:
— Отец мой, человека несправедливо посадили в тюрьму.
— Кого именно? — спросил Филипп.
— Мессира Готье де Мони.
Король посмотрел на сына.
— Готье де Мони? Одного из капитанов короля Англии? — удивился он.
— Да, сир.
— Но, мне кажется, этот человек — славная добыча. Он причинил нам достаточно зла, чтобы мы удерживали его в плену, если ограничимся этим наказанием.
— Сир, мессир Готье де Мони был взят в плен не с оружием в руках, — возразил герцог, — а когда мирно направлялся к королю, своему повелителю, будучи снабжен выданной мною охранной грамотой.
— А откуда взялась у сира Готье де Мони подписанная вами охранная грамота? — спросил король.
— Готье де Мони, ваше величество, захватил одного храброго рыцаря из моей армии, когда мы стояли под Эгюйоном. Вместо выкупа он попросил лишь охранную грамоту, и я ему ее выдал. Вы прекрасно понимаете, отец мой, что этого пленника следует отпустить на свободу, иначе я буду бесчестным принцем и нарушу слово, чего не должен допускать даже самый скромный подданный, и уж никак не может позволить себе сын короля Франции.
— Возможно, — ответил Филипп, — но во время войны любой пленный хорош, особенно если речь идет о человеке столь опасном, как тот, о ком вы говорите. Наш противник Эдуард Третий не стал бы церемониться.
— Сир, король Эдуард Третий спас жизнь тысяче семистам жителей Кале, которых Жан де Вьен выслал из города; без короля Англии они погибли бы от голода и холода.
Филипп VI молчал.
— Отец мой, я прошу у вас не милости, а справедливости, — сказал тогда герцог. — Необходимо освободить этого человека.
— И по какому же праву?
— По его праву ездить свободно, тем более имея мою охранную грамоту.
— Подождите, пока мы умрем, мессир, — возразил ему король, — и вы будете выдавать охранные грамоты кому угодно, всем вашим врагам, чтобы они свободно грабили и жгли прекрасную землю нашей Франции, которая после моей смерти будет принадлежать вам. Но я, пока жив, буду поступать, как угодно мне. А этот Готье де Мони не только не выйдет отсюда, но умрет, как умерли Клисон и Мальтруа и как сгинут все, кто посягнет на счастье и покой нашего королевства, когда Бог даст мне сразиться с моими врагами.
Герцог Нормандский побледнел.
— Я понимаю вас, отец мой, — холодно ответил он.
— Кстати, у Эдуарда станет на одного славного помощника меньше, — прибавил король.
— И на одного меньше у короля Филиппа Шестого.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, ваше величество, что, пока Готье де Мони будет лишен возможности сражаться во имя своего короля, герцог Нормандский не будет сражаться за своего.
Теперь побледнел король.
— Мой сын оставляет меня? — спросил он.
— Ваш сын, ваше величество, не покидает вас, но желает, чтобы все прекрасно знали: он всякий раз сурово накажет любого, если тот, дав слово, не сдержит его. Я не только не подниму оружие против короля Англии, но всех, кого смогу, уговорю не делать этого.
— Вы предадите меня?
— Да, предам, отец мой!
Филипп встал, а герцог, поклонившись, собрался с ним проститься.
— Что же вы намерены предпринять? — спросил король.
— Я, ваше величество, покину ваш дворец, сам передам мессиру Готье де Мони ваши слова и вернусь к вам лишь тогда, когда он будет освобожден.
И герцог Нормандский вышел, оставив Филиппа VI в плену яростного гнева. Этот спор вызвал много толков, ибо герцог не дал себе труда умолчать о нем.
Но, казалось, король настоял на своем, хотя приготовлений к казни Готье де Мони не предпринималось.
В конце концов Филиппу VI со всех сторон наговорили много всего и он все-таки повелел освободить Готье де Мони.
И послал он к своему сыну рыцаря из Геннегау, по имени Максар д’Эме, дабы известить герцога Нормандского, что тот может явиться во дворец Лувр, а его подзащитный находится на свободе.
Но герцогу этого было недостаточно.
Он передал королю, что явится к нему только вместе с Готье де Мони и сам поведает ему все, что он сказал и сделал, узнав о его заточении.
Филипп на это согласился.
Готье де Мони вышел из тюрьмы, а герцог Нормандский привел его в Нельский дворец, где располагалась резиденция короля.
— Сир, соблаговолите сказать мессиру Готье де Мони, что я принял весьма живое участие в его освобождении от несправедливого ареста и забыл, чем я обязан моему отцу и моему королю, — обратился герцог к отцу.
— Это правда, — ответил Филипп VI и протянул герцогу руку. — Поэтому я не хочу, — продолжал он, обращаясь к Готье, — чтобы вы, мессир, покинули нас, не будучи уверены в нашем сожалении о вашей долгой задержке. Считайте, что пленением этим вы обязаны лишь вашей славе храбреца: мы с удовольствием здесь признаем ее.
В тот же вечер Готье ужинал в Нельском дворце вместе с королем, герцогом Нормандским и другими самыми знатными вельможами Франции.
В конце ужина Филипп взял драгоценности, стоившие тысячу флоринов, и, подавая их Готье, сказал:
— Мессир, примите эти дары, которые мы желаем вам преподнести, и храните их в память о нас.
— Я принимаю их во имя чести короля, который мне их дарит, — ответил Готье. — Но я, сир, себе не принадлежу, а служу королю Англии, и посему могу принять эти драгоценности лишь при одном условии. Если мой сюзерен разрешит мне сохранить у себя эти подарки, я, ваше величество, буду хранить их; если нет — я верну их вам, лелея благодарную память о вашей справедливости и вашей щедрости.
— Вы говорите как честный рыцарь, — сказал Филипп, — и мне по душе подобная речь. Поезжайте же, мессир, и да хранит вас Бог!
Готье, простившись с королем и герцогом Нормандским, через некоторое время прибыл в Геннегау. Три дня он пробыл в Валансьене, после чего снова отправился в путь и приехал под Кале, осада которого продолжалась.
