Александр Лермин - Сын графа Монте-Кристо
— Затем, что во мне нуждаются другие. Пойдем, Гайде: нас ждет Мерседес.
17. Сержант Кукушка
С того времени, как Мерседес рассталась со своим единственным сыном, прошло десять лет; она жила в Марселе на Мейлонелле в маленьком домике, некогда принадлежавшем старику Дантесу. Хотя лицо ее утратило краски, хотя глаза ее не блестели, как раньше, когда ее называли прекрасной каталонкой, тем не менее, вдова генерала де Морсер еще поражала своей красотой. Сегодня Мерседес стояла, у окна и, почти прижавшись лицом к стеклу, не сводила глаз с моря.
Позади нее стоял человек в мундире зуава: он был небольшого роста, смугл и худощав, типичный образец зуава, и только темно-красный рубец, прорезавший его лицо от уха до уха, выделял его между прочими.
Как звали на самом деле этого зуава — никто никогда не мог толком ответить: у него были различные прозвища, из которых наиболее употребительным считалось «Кукушка». В конце концов он с ним свыкся и охотно отзывался на него.
Однако, несмотря на темный цвет лица, сержант родился не в Африке, он явился на свет в Париже, в предместье Марсо. Сын бедной прачки, Кукушка вырос на улице и был вожаком всех уличных мальчишек квартала; скоро его матери не стало житья от бесконечных шалостей подававшего большие надежды сына. Она круто повернула дело и потребовала, чтобы он шел в солдаты: там, в казармах, по ее словам, из него живо выбьют всю дурь.
Кукушка согласился с этим, поставив, однако, условием определить его в один из африканских полков.
Мать не возражала против этого. Полк, носивший нелестное название — «шакалы», готовился к отправке в Алжир, и таким образом Кукушка стал «шакалом».
При прощании у матери все-таки заныло сердце, но сын ее утешил:
— Не грусти, матушка,— сказал он убедительно,— там, на войне, я себя прославлю, и когда ты прочтешь в газетах о моих подвигах, то будешь гордиться мной.
Мать засмеялась сквозь слезы и на последние гроши купила очки, чтобы прочитать об обещанных сыном подвигах. Добрая женщина, как и многие другие.люди, полагала, что очки помогут ей в ее безграмотности, но так в ожидании и умерла. Но на первых порах, впрочем, Кукушка и не имел случая отличиться…
В 1843 году зуавский полк, в котором служил Кукушка, произвел под начальством генерала Ковеньяка набег на каннибалов в Бени-Джаад, напал на них в горном ущелье и почти поголовно уничтожил.
Между немногими, ускользнувшими от неприятеля, был и шейх Сиди бен-Абед. Непостижимым образом исчез он со своими людьми и спрятался в подземной пещере. Когда зуавы отступили, Кукушка объявил, что останется и отыщет каннибалов.
— Они убьют тебя! — предостерегали его товарищи.
— Идите вы к черту! Я не испугаюсь самого сатаны,— ответил Кукушка, смеясь, и быстро скрылся.
Товарищи думали, что он наверняка погибнет, но, ко всеобщему удивлению, спустя четверть часа Кукушка вылез из пещеры, волоча за собой шейха, крепко ухватив его за длинную бороду. Шейх был вооружен с ног до головы, тем не менее Кукушка его одолел. В схватке с шейхом, в которой тот поплатился свободой и половиной бороды, сам зуав не получил ни одной царапины. Полгода спустя другой кабил своей саблей-ятаганом немного «поласкал» Кукушку, оставив на память упомянутый выше шрам. Вовремя подоспевшие товарищи остановили операцию, и через месяц Кукушка вполне оправился после нечаянного кровопускания.
Каким образом сержант попал в домик старика Дантеса, мы узнаем впоследствии. В данную минуту упорное молчание Мерседес было ему сильно не по нутру, и он вздохнул свободнее, когда отворилась дверь, на плечо Мерседес легла маленькая нежная ручка, и кто-то сказал мелодичным голосом:
— Здравствуй, милая мама!
18. Мисс Клари
Мерседес вздрогнула от неожиданности, хотя пугаться было нечего. Мисс Клари Эллис, так звали вошедшую восемнадцатилетнюю девушку, со своими -пепельными волосами, темно-синими глазами, свежими губами и розовыми щечками была очень мила.
Сержант почтительно отступил, а Мерседес нежно приветствовала девушку:
— Здравствуй, милочка, моя вечно веселая и прелестная крошка!
— А ты все грустишь, в твоих глазах опять слезы. Лучше посмотри на меня — я больна, чуть не чахоточная. Мне больше пристало жаловаться на судьбу!
— Я жду,— грустно ответила Мерседес.— Сегодня он, наверное, приедет, если только жив.
— Кто же этот современный герой, которого ты ждешь, мамочка?
— Не смейся надо мной,— серьезным тоном сказала Мерседес.— Он верный помощник в горе, и я почти молюсь на него. Объясни мне лучше, с чего это ты сегодня вспомнила обо мне? Пожалуй, тут замешано любопытство.
— Неблагодарная! Разве я когда-нибудь тебя забывала? Но если ты такая серьезная…
— Нет, Клари, я только грущу, иногда, правда, прихожу в отчаяние.
— В отчаяние? Что ты этим хочешь сказать? — с упреком спросила молодая англичанка.
— Если бы ты, подобно мне, лишилась на свете всего, тогда поняла бы меня,— кротко ответила Мерседес.— Вокруг меня погибло все, но у меня оставался сын — мое последнее утешение! Он покинул меня, и теперь весь свет кажется мне мрачной могилой, и если нам не суждено снова встретиться…
— Но, сударыня,— резко перебил ее Кукушка,— не стоит говорить так! Кто сказал вам, что вы больше не увидите моего доброго капитана? Извините меня за резкость, но — мой капитан не даст себя проглотить, как устрицу, какому-нибудь негодяю-кабилу, он всегда держится храбрецом. Хоть бы он сквозь землю провалился — я разыщу его! Я…
— Вы молодец, сержант! — весело воскликнула Клари и затем обратилась к Мерседес.
— Никогда не надо поддаваться отчаянию, мама! С малых лет меня постоянно оплакивали: «Ах, бедное дитя, смерть в таком раннем возрасте! Это ужасно! Надо ее отправить на юг!» Так говорили и отец, и мой брат, меня заставили подписать целую кипу документов, чтобы оградить себя от хлопот в случае моей смерти! На что мне состояние — они меня заживо хоронили!
Клари повернулась на каблуках и громко захохотала.
Три месяца назад мисс Клари Эллис вместе с гувернанткой-француженкой, вдовой жандармского офицера, поселилась в Ницце. Госпожа Караман, которую Клари называла просто мамашей Караман, отличалась завидным здоровьем; воспитанница же ее, по мнению лучших английских врачей, была обречена на верную смерть. Молодую девушку, которая, как все люди, иногда покашливала, признали чахоточной, неизлечимо больной и послали в Ниццу — рай для всех страдающих грудью. Там-то и поселилась она со своей гувернанткой.
