Коллективная вина. Как жили немцы после войны? - Юнг Карл Густав
Правительственные партии идут еще дальше, финансируя за государственный счет пропаганду в интересах своих министров и федерального канцлера. Они используют для этого фонды, выделенные на цели просвещения. Они отождествляют просвещение с рекламой. Эшенбург говорит о возрождении «лена». Что это значит? В Средние века вассал получал земельное владение одновременно для управления и использования. Современные монархи отделили, однако, государственную казну от дворцовой кассы. «Ныне партии, некоторые их министры, многие их депутаты, их управляющие, агенты и клиенты склоняются к тому, чтобы рассматривать высокие посты в политической жизни как свои ленные поместья». Конечно, лен можно было бы демократизировать, но он не соответствует нашей конституции.
Роль парламента как руководящей власти становится двусмысленной. То он претендует, скажем, на участие в решении вопросов, связанных с назначением на должности, а затем, как кажется, снова все больше отказывается от контроля.
В соответствии с конституцией канцлер должен назначать министров по собственному усмотрению, но в действительности он делает это после консультаций со своей партией и партнером по коалиции, а возможно даже, что еще перед избранием его на пост канцлера он берет на себя обязательство о соответствующем подборе министров. Согласно Основному закону, он мог бы назначить на посты министров людей, не принадлежащих ни к какой партии, и даже членов оппозиционной партии, лишь бы их деловые качества соответствовали занимаемому посту. Но практически он не может этого сделать, ибо партии хотят посадить на министерские кресла своих людей. Это – плата за работу партий, трофей победителя после предвыборной битвы.
Контроль со стороны парламента незначителен. Деятельность комитетов экспертов, имеющих право проводить расследования, неэффективна. Дела о причиненном ущербе, скандалы, важные деловые вопросы обсуждаются не таким образом, чтобы правительство находилось под постоянным контролем и получало указания. Такие обсуждения чаще всего принимают форму сокрытия ошибок правительства.
Это особенно проявлялось в деле уполномоченного по вопросам бундесвера. Случай с адмиралом Хейе [50] шокировал. Все рассказанное им было очень серьезно. Командующий бундесвера говорил даже о часе искушения. Но парламент не поддержал своего уполномоченного, фактически даже выступил против него. Верх взяло беспокойство о том, что может быть подорван авторитет руководства бундесвера. Никто не захотел разобраться в серьезном вопросе о том, какой дух царит в бундесвере. Хейе, который в течение многих лет наталкивался на безразличие парламента, на сей раз обратился к общественности, использовав средства массового воздействия, в частности один иллюстрированный журнал. Он коротко и убедительно изложил то, о чем писал в своих докладах парламенту, которые, впрочем, едва ли кто-нибудь читал. Но сам он, хотя и хорошо разбирался в существе вопроса и ясно сознавал поставленную перед собой цель, не проявил все же достаточной твердости для ее достижения и неуклонного продолжения политической борьбы. Никто не знает, что заставило его быстро отойти в тень после публично поднятого им шума. Возможно, его возмутило опубликование того, что он сказал в разговоре с председателем бундестага? Возможно, над ним довлеют традиционные связи, и он не выдержал изоляции среди своих собратьев по сословию? Ему вообще не нужно было ничего начинать. Получилась вдвойне печальная история. Где контролю становится серьезным, там инстинкт парламентариев, кажется, восстает против него. Борьба за его осуществление ведет к изоляции тех, кто пытается это делать.
В сознании политических деятелей с самого начала действовали антидемократические и антилиберальные силы. Прежде всего, отсутствовала общая платформа партий как инструментов единого народа в этом едином государстве, которые признают себя таковыми. Они боролись друг против друга, отрицая общую верность этому государству. Шумахер называл Аденауэра «канцлером союзников». Аденауэр [51] заявлял, что социал-демократы представляют опасность для существования государства.
В результате не могла развиться никакая политическая оппозиция в духе парламентской демократии. Оппозиция либо была только «против», либо пыталась приспособиться к другим партиям, чтобы таким образом завоевать голоса избирателей и прийти к власти. Народ же был абсолютно лишен политического воспитания посредством открытой идейной борьбы партий. Поэтому большинство склонялось к сохранению уже привычного, тем более что в экономическом отношении дела обстояли хорошо. Политика, как таковая, большая политика и общность судьбы на пути к свободе не проникли в сознание народа.
Смысл демократической оппозиции заключается в оживлении политической жизни посредством споров, контроля, готовности, несмотря на различные цели, самой взять на себя правительственную ответственность и показать себя в этом качестве с хорошей стороны. Правительство и оппозиция, хотя и борются между собой за власть, стоят на общей почве единых государственных интересов.
Если оппозицию не признают как творческую силу, необходимую для государства, то она является противником, которого оценивают отрицательно, как врага государства, и поэтому, собственно, считают недостойным. Если оппозиция не имеет собственных продуманных и увлекающих народ целей и путей, она уподобляется правящей партии. Для потерпевших поражение партийных деятелей речь идет уже не о важных политических делах, а только о том, чтобы самим войти в правительство, неважно благодаря чему и как.
С прекращением деятельности оппозиции как безусловно необходимого фактора формирования политической воли в государстве демократическая свобода перестает существовать, так как приостанавливается политическая борьба в сознании народа. Сомнительно, является ли демократическим парламентское государство, в котором еще не происходило законного перехода власти к оппозиции.
В результате того, что не сложилось ни творческой оппозиции, ни ансамбля борющихся на общей почве правительства и оппозиции, появилась тенденция к образованию большой коалиции, или всепартийного правительства. Если дело дойдет до этого, мнимая демократия полностью исчезнет в авторитарном правительстве олигархии партий, ответственность за которое отныне будут нести все, то есть никто. К чему это приведет, пожалуй, никто не предполагает. Те, кто действует, исходя из таких тенденций, не представляют себе последствий.
А последствия будут таковы. Партии интересуются только своими делами. У них общий интерес – господство. Как оно осуществляется и к чему ведет – все больше покрывается тайной. Отсутствует оппозиция и контроль. Внутренняя борьба – это интриги. Политической концепции нет, тем более что предпочтение отдается не государственным интересам народа, а интересам самой олигархии.
Выборы приносят лишь незначительные изменения в соотношение сил партий, вместе образующих олигархию. Каждые четыре года одно и то же: народ избрал, народ может уходить.
Как всегда в условиях парламентской демократии, существует широкая опека над учреждениями.
Она распространяется уже сейчас на неполитические должности, статистически установить невозможно. Но случается, что врач городской больницы, для того чтобы стать главным врачом, вступает в партию, возглавляющую муниципалитет. При многопартийном правительстве неполитические должности, если они находятся в ведении государства, земли, города или общины, распределялись бы по принципу, действующему сейчас порой, например, в отношении лиц разных вероисповеданий. При многопартийном правительстве представители многих профессий все больше нуждаются в партийном билете – все равно какой партии. Партия заботится о них. Кто не имеет партийного билета, того дискриминируют. Чем больше должностей будет зависеть от государства, тем большей будет численность правящих партий. Членство в партии становится необходимым средством обеспечения личной карьеры. В итоге все граждане государства стали бы членами партий.
