Олеся Луконина - Чёрная маркиза
И сам Дидье, и шавка так явно блаженствовали, что Грир не выдержал и пробурчал:
— Что, ни одной сучки не пропускаешь, garГon?
— Почему же, — парень поднялся на ноги, открыто глядя в угрюмое лицо капитана «Разящего». — Пропускаю… иногда.
Это прозвучало даже смешно, но Дидье не фыркнул по своему обыкновению, и Грир, злясь всё больше и больше, сжал челюсти так, что желваки заходили.
— Что хотел-то? — отрывисто спросил он. — Говори и проваливай.
— Галеон, — спокойно и лаконично отозвался Дидье, будто не замечая этих желваков. — Симон… старейшина рассказал вчера, что сюда причаливал испанский бриг. А потом направился как раз к тому островку… к нашему островку, morbleu! Три дня назад.
Грир на секунду закрыл глаза.
Слава пресвятым угодникам!
Самая лучшая новость за последние паршивые сутки.
Наконец-то драка!
— Значит, будет бой, — произнёс Грир с расстановкой, в упор оглядывая парня — от вихрастой макушки до босых ног. — Чего мнёшься? Боишься, что ли?
Неожиданно Дидье улыбнулся, — на левой его щеке обозначилась знакомая ямочка, — а потом посерьёзнел.
— Хочется, чтоб без крови обошлось… но бой так бой. А бояться — я и тебя-то не боялся.
— И зря! — отрезал Грир, вздёрнув бровь. — Без крови ему хочется, видали! Не ты, так тебя, это закон. Пора сниматься с якоря. Всё, убирайся, хватит уже тут… виноград давить.
Он и сам не понял, как это сорвалось у него с языка, и почему-то похолодел. Чувство вины снова обожгло его, как хлыстом.
Дидье на миг глянул вниз, сжав губы, а потом снова поднял чуть потемневшие глаза.
— Моя вина, кэп. С виноградом. С… — Он запнулся. — С Мораном. Он у нас пока. На «Маркизе». Я его позвал. Тоже… моя вина.
— Mea culpa! — зло передразнил его Грир — в памяти некстати всплыла латынь, будто это он сам каялся в исповедальне.
В глотке у него опять пересохло и прямо-таки скрежетало при каждом слове. Больше всего ему хотелось рухнуть ничком на палубу и забыться каменным сном. Или брать на абордаж испанцев, — чтоб пули свистели возле уха, чтоб в руке тяжелела шпага. Чтобы пролилась кровь — своя и чужая, чего так не хотелось Дидье Бланшару.
— Кэп… — проговорил Дидье, вдруг на миг коснувшись его руки, которую Грир с проклятьем отдёрнул. — И твоя тоже, да… но ведь, кроме смерти, нет ничего непоправимого.
И замолчал.
В наступившей свинцовой тишине даже чайки не вопили.
— Ты что городишь, сопляк? — наконец зловеще поинтересовался Грир, сглотнув. — Делать нечего? Так я тебе найду дело! Отправляйтесь на берег за припасами и подымайте якоря!
— Есть! — отсалютовал Дидье, сверкнув обычной своей ухмылочкой, и одним неуловимым движением оседлал планшир.
— Чёрт! — взревел Грир и вскинул руку, собираясь сдёрнуть паршивца вниз и отвесить хорошую оплеуху, но тот уже ласточкой нырнул в глубину. Матросня «Разящего» радостно заорала, глядя, как Дидье, легко вынырнув, со смехом машет им рукой. И широкими гребками плывёт к «Маркизе», на планшире которой повисли, заливаясь хохотом, Марк и Лукас, полуголые, тощие, белобрысые и с самого этого похабного утра весёлые, как чёртовы стрижи.
Бродячий цирк, ей-Богу.
И Грир чувствовал себя в этом цирке не то тигром, не то укротителем, не то тем и другим сразу.
Он витиевато выругался, и все олухи так и брызнули кто куда.
Да что же это за наказание за такое…
…Я и тебя-то не боялся…
…Кроме смерти, нет ничего непоправимого…
Грир опять закрыл глаза. Проклятье, этому засранцу стоило стать исповедником, а не пиратом!
— Моего канонира — на «Разящий»! — сложив ладони рупором, гаркнул он вслед взобравшемуся на борт «Маркизы» Дидье, мокрому и отфыркивавшемуся от воды. — Немед… — Он поперхнулся и махнул рукой. — К вечеру чтоб стоял у пушек!
Про себя Грир поклялся, что отныне не прикоснётся к своему проклятому канониру даже пальцем, не то чтоб чем другим.
Скорей бы уже настичь испанцев и ввязаться в драку!
* * *Желание Грира сбылось почти через сутки, на рассвете.
«Маркиза» и «Разящий» двигались с такой скоростью, что испанский бриг стал виден, — крохотной точкой на краю безбрежной водной пустыни, — уже часов через десять после того, как оба корабля покинули побережье, где их так гостеприимно принимали.
В суматохе поспешного отплытия, пока на борт грузили визжащих поросят и вкатывали бочонки с вином, Грир всё же углядел, что Дидье Бланшар застыл как вкопанный возле своей шлюпки, любезничая с давешней красавицей, — вырядившейся в белое платье, словно невеста, — Ангелиной.
А углядев, невольно подошёл поближе.
Женщина стояла, напряжённо и странно глядя на Дидье и рассеянно отводя рукой со лба раздуваемые свежим ветром смоляные пряди волос. Босые ноги её утопали в золотистом прибережном песке.
— Я б могла попросить тебя остаться здесь… со мной, — проговорила она негромко и ровно, протягивая ему свёрток, который сжимала в руках — очевидно, с той самой отстиранной ею рубахой. — Но… я никогда не прошу. И если б ты этого хотел, ты б остался сам.
Она сказала это так, будто на берегу никого не было, кроме неё и Дидье, будто не замечала исподтишка устремлённых на них со всех сторон жадных взглядов.
Дидье лишь молча кивнул и принял у неё свёрток, свободной рукой мягко заправив ей за ухо прядку волос, и Ангелина крепко стиснула его пальцы.
— Тебе не такая женщина, как я, нужна, — горько промолвила она. — А такая… чтобы любила жизнь, смеяться, любовь… и тебя, Дидье Бланшар. Даст Бог, ты её встретишь.
— Встречу, ага, — парень вдруг так же горько улыбнулся, тряхнув русой головой. — Обязательно. Может быть, прямо завтра. Разъединственную на всём белом свете красотку, которая меня до самого сердца проймёт. Пулю.
Грир так и ахнул, окаменев.
Застыла и Ангелина.
А потом со всего размаха отвесила Дидье такую оплеуху, что он аж пошатнулся, и по всему берегу прокатилось эхо.
— Молодец баба! — сквозь зубы процедил Грир, а Ангелина яростно зашипела, подступая к Дидье вплотную и сжимая кулаки:
— Ты что мелешь, чёртов ты дурак?! Да как ты смеешь! Ты!
Она задохнулась, глаза её метнули молнию, и Грир решил было, что капитан «Маркизы» схлопочет сейчас ещё одну заслуженную затрещину, но тот поймал женщину за смуглую руку и пылко прижал её к губам.
— Прости, — покаянно сказал он, опуская голову, и потёрся щекой об её ладонь. — Прости, девочка. Я вправду дурак. Ничего со мной не случится, не бойся. — Зелёные глаза его вновь смеялись, когда он поднял голову. — Мне же черти ворожат. Вернее, чертовки, palsambleu! Ай!
