Владимир Афиногенов - Белые лодьи
Митрополит откинулся на мягкую спинку сиденья и закрыл глаза, а я стал наблюдать за хазарином и лохагом.
Вот они сблизились, что-то сказали друг другу, снова разъехались — значит, они хорошо знакомы, и когда только успели узнать друг друга?!
Своими наблюдениями и выводами я хотел было поделиться с философом, но увидел, что Константин тоже сидит с закрытыми глазами и, кажется, уже спит…
Тревожить его я не стал. А когда мы подъезжали к Фуллам, я обнаружил, что черный человечек куда-то исчез. Но поговорить о нем с Константином в этот день так и не сумел: как только лошади доставили нас к фулльскому епископу, события закрутили нас, как ветер листья в осеннем лесу.
Да, на дворе уже глубокая осень. Так сколько времени мы находимся в Таврии?.. Больше месяца. Бежит время…
Церковь св. Троицы была построена мастерами из Синопа.
Учение о святой Троице есть плод христологии, потому что оно всегда рассматривает личность самого Иисуса Христа не иначе как равной Богу-Отцу и святому Духу.
По смыслу данных слов и все люди должны стоять в такой же религиозной зависимости от Сына, в какой они находятся от Бога-Отца.
В простенках между окнами церкви иконописатели из самого Царьграда выложили мозаикой изображение двенадцати учеников Иисуса — апостолов, направляющихся с двух сторон к престолу.
Нижний пояс под окнами отведен под святительский сан: отцы церкви Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Григорий Нисский, Николай Чудотворец, великие мученики архидиаконы Стефан и Лаврентий, святой Епифаний и епископ Климент.
Я как увидел писанные маслом глаза епископа, яростные в своей неистребимой вере, толкнул в бок Константина, вступающего вовнутрь храма впереди всех, и сказал тихо:
— Отец мой, а мы перед ним еще не выполнили своего обета.
Он сразу понял, о ком и о чем идет речь, и так же тихо ответствовал:
— Не время сейчас говорить об этом… Не время, Леонтий! — и укоризненно взглянул на меня.
Я опустил глаза, потому что всегда боялся его вот такого, укоризненного, взора…
В церкви ярко горели свечи, но она была пуста — не видно ни кадильниц, ни ладанниц, ни крестов великих и малых из золота и серебра, ни хоругвей, плащаниц, ни серебряных риз, ни паволок для ризниц, ни евангелий в дорогих окладах, ни молитвенников, ни псалтырей, ни дискосов, ни потир[80], ни дорогих икон. Все это было разложено во дворе церкви, и приставлены стражники.
Мы вышли и, образовав крестный ход, трижды под звуки молитв и песнопений обошли церковь. На этот раз митрополит Георгий в золотых ризах двигался впереди, за ним мы с Константином, пресвитеры и епископ фулльский.
Далее шли игумены, попы и протопопы, иподиаконы и диаконы, канторы и послушники, прислужники, богатые горожане и даже ремесленники. Каждый в руках держал зажженную свечу. Попы раздували кадила. Пели певчие и диаконы.
Перед четвертым заходом митрополит с Константином стали освящать церковную утварь и по очереди заносить ее в церковь. Звучали колокола, била и накры[81], слава и хвала возносилась к Богу.
Потом служили молебен, а после него процессия, возглавляемая уже епископом, направилась к дому, где остановился со своей свитой протосфарий Никифор. Он уже ждал духовных лиц в дверях. Пресвитер, завидя стратига, осенил его золотым крестом и пропел короткую молитву. Два церковных сановника подошли к стратигу, взяли его под руки и повели обратно к храму.
При вступлении в церковь пели стихи из псалмов. Митрополит ждал у главного алтаря, уже нарядно убранного. Епископ снял с Никифора пурпурный хитон, отцепил меч. Тут протосфарий встал на колени, весь церковный клир тоже. Митрополит троекратно провозгласил: «Господи, помилуй!»
— Встань, стратиг! — затем громко приказал он Никифору.
Тот встал и наклонил голову.
— Обещаешь ли ты в новой церкви святой Троицы, как обещал во многих церквах нашей фемы, по обычаю предков боронить своих подчиненных и разумно владычествовать над ними?
— Обещаю, — сказал стратиг.
На Никифора возложили венец. Весь клир запел громко: «Господи, помилуй!»
После началось пиршество. В трапезной вкушало духовенство, а у стратига воинская знать и богатые люди города.
* * *Когда митрополичий поезд катил в Фуллы, Леонтию не удалось увидеть главного: перед тем как покинуть вооруженную свиту и ускакать в ночь, хазарин Асаф передал Зевксидаму матерчатый мешочек с зашитым пергаментом. На нем было нацарапано рукою Ктесия указание, как вести себя в городе и что надо сделать, если нападение на Константина осуществится. В любом случае, будет ли убит философ или нет, предписывалось лохагу преступника изловить и тут же прикончить, дабы фулльские или херсонесские легатории не вытянули из него никаких показаний и не напали на след истинных заговорщиков…
Перед отъездом на освящение церкви капитану «Стрелы» встретиться с Зевксидамом не пришлось: его диере и всей команде вместе с духовниками храма св. Созонта было приказано стратигом Никифором обследовать один из островов, на котором несколько столетий назад находились рудокопни — там отбывали каторгу первые христиане — и где, возможно, могла быть могила епископа Климента. Диера подняла паруса и отчалила от берега почти одновременно с купеческими судами киевлян, и Ктесию немалых усилий стоило передать мешочек с пергаментом Асафу, так как посыльному матросу лохага найти не удалось — тот действительно был занят вначале перевозкой сундука с драгоценностями на митрополичий двор, затем подготовкой к отъезду в Фуллы.
Зевксидаму удалось прочитать пергамент Ктесия лишь на пиру у стратига, уединившись от пьяной знати в дальних покоях… А тем временем Асаф уже сидел в доме своего собрата на краю города и строил с ним планы, кого подкупить, чтобы напасть на философа, и как это сделать…
— Я думаю, надо поехать к жрецу Священного дуба, конечно предварительно заложив за пояс несколько византинов, и поговорить с ним, — сказал Асафу его собрат по вере и племени.
Владельцу лупанара мысль показалась дельной, и вскоре они отправились в Долину семи дубов; возле одного, высокого, с раскидистой кроной и неохватным для рук человека стволом, проходило заклание язычниками белых петухов.
Праздник Осеннего Ветра как раз совпал с днями освящения церкви святой Троицы, и поэтому жрец ожидал сбор фулльских поселян.
Два хазарина приехали в то время, когда клетку с петухами привезли на капище и жрец отбирал их, наиболее жирных и горластых, для жертвенника; возле клеток стояли его подручные из числа наиболее знатных язычников.
